Холера
Шрифт:
Не красавица, но хорошенькая.
Все эти юные выслуживающиеся сучки обычно хорошенькие. Они думают, что сука-жизнь ласково потреплет их по щеке, хваля за целеустремленность и настойчивость. Что своей приверженностью они купят себе сладкое, исполненное благодати, будущее.
Если так, эти сучки ни хрена не знают про Брокк. И далеко не все успевают понять свою ошибку.
Холера резко распрямила руку. Волчица не выпустила ее волосы из своей хватки, но рефлекторно втянула голову в плечи. Ее хищные волчьи инстинкты полагали, что Холера попытается впиться ногтями ей в лицо, и требовали уберечь
Но это был не удар. Холера даже не попыталась впиться обидчице в лицо. Вместо этого она ухватилась за ручку кастрюли с кипящей карамелью, нависающей над волчицей, и резко потянула ее на себя. Дымящееся сладко пахнущее варево цвета янтаря мягкой волной, выплеснулось на голову и лицо ведьмы.
Она не сразу закричала. Возможно, в течение нескольких секунд в ее сознании волк бился с человеком, прежде чем обоих настигла боль. Настоящая боль. По сравнению с которой все, что ей прежде довелось ощутить в жизни, было лишь жалкой прелюдией.
Холера сама закричала, когда капли расплавленной карамели впились в ее незащищенное предплечье. Эта боль знакома лишь тем несчастным, на которых со стен осажденной крепости выплескивают раскаленную смолу. Зато самоуверенная волчица распробовала ее во всех оттенках.
Может, она и закричала, но густая янтарная масса, ползущая по ее лицу, превратила крик в судорожный булькающий стон. Мгновенно захлестнув лоб, карамель липкой волной потекла вниз, заливая глаза и затягивая бледную кожу.
Человеческие инстинкты победили. Выпустив Холеру, ведьма завизжала, пытаясь стереть патоку с лица, но та оказалась слишком липкой. Ее пальцы погружались в липкую коричневую массу и, источая горячий пар, выныривали наружу, оставляя за собой стремительно густеющие клейкие хвосты. Всего через несколько секунд ее дергающаяся голова уже выглядела как причудливый десерт, который повара в спешке покрыли глазурью. Сквозь слой этой глазури уже невозможно было рассмотреть ни выражения лица, ни кожи, одни только затвердевшие карамелизованные лохмотья волос да судорожно дергающийся в беззвучном крике рот. Виднелись лишь глаза, багровые, плотно закрытые и похожие на большие засахаренные вишни.
Холера надеялась, что это было больно. Очень больно.
— Так уж устроен Брокк, милая, — пробормотала она, пятясь и смахивая со щеки впившиеся в нее карамельные осколки, — Иногда думаешь, что в награду за испытание получишь сладость, а получаешь боль. Никто не говорит нам о том, что сладкое и боль часто неразрывно связаны. Хорошо, что ты узнала это сейчас, а не…
Волчица беззвучно выла, скорчившись и истекая раскаленным сладким соком, но Холера мгновенно забыла про нее, увидев хищный, будто ножом вырезанный из броккенбургского тумана, силуэт Ланцетты. Она стремительно приближалась, улюлюкая и испуская вопли, от которых Холера забыла про все на свете кроме основного. Кроме того правила, которое вело ее всю жизнь и которое во что бы то ни стало надо выполнить.
Она должна выжить. Все остальное не имеет значения.
Самая паршивая погоня из всех, в которых ей приходилось участвовать. И самые скверные шансы на спасение.
Ее тело, обожжённое, изрезанное, избитое, утомленное, теряло силы как треснувший кувшин теряет воду, с пугающей скоростью и неотвратимо. И в этот раз у крошки Холеры не было демонической силы, чтобы заклеить эту трещину, был лишь запас собственной злости, который надо было разумно расходовать. Эту злость она сейчас переплавляла в силы, заставляющие ее ботинки чеканить подбитыми подошвами броккенскую мостовую, и в воздух, которым питала висящие лохмотьями легкие.
Сраная дрянь. Она уже ощущала себя так, будто стерла ноги до самой промежности, но, кажется, не выиграла даже метра. Напротив, разрыв неуклонно сокращался. И хоть в этот раз за ее спиной маячила лишь одна преследовательница, это не сильно-то облегчало ее паршивого положения. Она одна могла воплотить больше самых страшных и болезненных страхов Холеры, чем губернатор Марбас в самом скверном своем настроении.
Направо! Еще раз направо! Налево! Холера пыталась сбить след в узких улочках Брокка, но ощущала себя лишь бессильно мечущейся окровавленной крысой. Стоило ей в очередной раз свернуть, как уже через несколько секунд она слышала злые быстрые шаги Ланцетты за спиной. Напрасно она то протискивалась в узкие, как ущелья, переулки Брокка, то петляла обезумевшей змеей на месте. Преследовательница была хитра и опытна. Быть может — Холера ощутила, как раскалившаяся моча обожгла мочевой пузырь — быть может, хитрее и опытнее самой Холеры. А может, запасы злости, дававшие ей силу, многократно превышали ее собственные…
Она чуть не попалась, свернув не на ту улицу и вновь оказавшись перед потоком телег. Едва не свернула себе шею, перепрыгнув отчаянным броском широченную сточную канаву. Почти подписала себе приговор, уткнувшись в запертые на засов ворота маслобойни.
Ланцетта была неумолима. Она безошибочно чуяла ее след и бежала шаг в шаг, отчего дробный топот их ботинок почти сливался воедино.
Сучья плесень. Ух!
Легкие трещали в груди, точно ворох тряпья. Сердце гнало кровь с такой натугой, что грозило лопнуть, как переполненный кондом из овечьих кишок. Ноги страшно тяжелели с каждым шагом, будто кости в них трансмутировали, сделавшись слитками из меди, свинца, олова и ртути.
Какой-то добропорядочный бургер, не разобравшись, схватил ее за ворот колета, видно, принял за бегущего с рынка воришку. Холера наотмашь полоснула его когтями по глазам, вырвалась, но потеряла на этом три драгоценные секунды.
Из подворотни на нее бросились, повизгивая от ярости и щелкая зубами, бродячие псы. Она увернулась, отделавшись лишь распоротой штаниной, но лишилась еще двух секунд.
Поскользнулась на мостовой в луже помоев, едва не размозжив себе голову о камень, и это стоило еще пяти.
Сколько еще драгоценных секунд осталось в ее невидимой клепсидре[1]?..
Лишь на углу Старой Бечевки и Ржавого Кладбища, где извивающиеся в небе провода образовывали огромный туго стянутый кокон, ей на миг улыбнулась своим сифилитичным беззубым ртом стерва-удача. Несущаяся позади серой тенью Ланцетта споткнулась и загрохотала ребрами по камням, издав исполненный ярости вопль. Холера знала, что это не спасение, лишь выигрыш нескольких секунд, но бросилась прочь с удвоенной силой. Ее тело, похожее на огромный чадящий алхимический тигель, стремительно расплавлял последние крохи сил.