Холли внутри шторма
Шрифт:
К тому же его раздражали поминки сами по себе, а по Веронике тем более. Никто не задумывался о том, до каких глубин довела ее исступленная любовь, а вовсе не пьянство, и эта загадка терзала Холли, будто голодная гончая.
Разве нельзя просто остановиться? Обязательно заходить так далеко?
Где разум, который прилагается к сердцу?
Зачем люди проделывают с собой такое?
На эти вопросы у него не было ответов, но и отмахнуться от них не получалось.
Сейчас Холли грызла мысль, что нельзя быть гением, если ты не понимаешь
На лужайке перед домом он застыл, не решаясь войти в пустую громадину. Зачем, если там все равно пусто?
Переполненный пикси электромобиль гудел, как улей. Холли невольно положил руку на капот, поражаясь тому, сколько жизни бурлит в таком крохотном пространстве.
Сквозь запотевшие окна было видно мельтешение прозрачных крылышек и раздавался многоголосый писк.
— Эх вы, — зачем-то сказал им Холли, — только и умеете, что молоко лакать. Где волшебство? Где сказки? Где эти ваши самые корнуоллские чудеса?
Зря он это сказал — что стало понятно буквально через несколько мгновений.
Из приоткрытого окна вылетела крупная пикси — Тэсса звала ее Кэги — и что-то возмущенно заверещала, хаотично мельтеша перед носом Холли.
Он испуганно отшатнулся, а она заверещала громче, вдруг свирепо вцепилась в его прекрасные золотистые локоны, от боли у него брызнули слезы из глаз, вспышки разноцветного мыльнопузыристого сияния ослепили, а потом Кэги снова скрылась в электромобиле, а Холли смог немного отдышаться.
Стоило ему как следует вытереть глаза и прозреть, как он увидел крохотную россыпь перламутровых искорок, которые витали в воздухе. Очарованный, Холли протянул к ним руку, раздался переливчатый, тихий, как ветер, смех, и искорки перелетели в сторону моря, явно приглашая за собой.
Холли помедлил всего мгновение, но кошачье любопытство повело вперед, и он послушно потопал к морю.
Искорки вели его без особой спешки, но и без промедления, спуск на берег оказался куда приятнее и ровнее, чем обычно, как будто кто-то разгладил узкую петляющую тропинку. Еще несколько ярдов — и Холли оказался в тихой, незнакомой для себя бухте, где влажно мерцали на заходящем солнце малахитовые от водорослей камни.
Здесь искорки рассыпались в воздухе, окончательно исчезнув, а в море возле самого берега показались три невысоких существа.
— Что? — пробормотал себе под нос Холли, разглядывая эту троицу.
Это были очень бледные маленькие девы — со струящимися длинными волосами, в полупрозрачных одеждах до босых пят, и в руках у них были мокрые фартуки, которые носили женщины Корнуолла на картинах прапрапрадеда Холли, Уолтера Лэнгли.
— Помоги нам выжать белье, — пропели девы нестройными тонкими голосами.
— Что? — повторил Холли оглушенно.
Как и любому британскому
Возможно, это были дневные прачки, про которых не сохранилось никаких книг, и как вести себя с ними, Холли понятия не имел.
— Не поможешь? — спросили они, как показалось ему, с ехидством.
— Помогу, — вздохнул он, потому что ну его к дьяволу — отказывать мифическим созданиям, которые все как один отличались сложными характерами.
В ледяную воду лезть не хотелось, а пришлось — лучше простуда, чем все эти похороны.
Фартуки оказались из грубой ткани, выжимать их — не такое уж простое дело. Дыхание немедленно сбилось от холода, в ноги будто миллионы иголок впилось, и Холли едва не заплакал снова, теперь от жалости к себе.
К тому же он поскользнулся на скользких камнях и плюхнулся в воду, отчего постыдно и громко всхлипнул и из последних сил докрутил-таки неподатливые фартуки.
— Теперь, — нежно сказала одна из прачек, — тебя следует наградить, не так ли?
И Холли зажмурился, в ужасе от мокро-ледяного поцелуя с запахом моря.
Больше всего Тэсса опасалась встретить на границе деревни помимо фургона с альпаками еще и специалистов кладбищ Утешения, приехавших разбираться в ситуации с Малкольмом, вышедшем из подчинения. Но то ли ее рапорт дошел до адресатов, то ли начальство не сочло ситуацию важной, а то ли проверяющие не смогли пробиться в Нью-Ньюлин и уехали. Надо будет сказать Кенни, что осада снята, пусть заказывает свои муку и сахар.
Длинный неповоротливый фургон с альпаками стоял на обочине сельской двухполоски, и сопровождающие — трое мужчин — устали, злились и не понимали, как могли заблудиться на ровном месте.
Пришлось садиться за руль их фургона и самой катить к загонам, хорошо, что рядом был Фрэнк, который взялся отогнать пикап обратно.
Поглазеть на альпак высыпал весь Нью-Ньюлин, и процесс их схода по пандусам превратился в настоящее представление.
После похорон каждому хотелось чего-то милого, а ничего более милого, чем альпаки, деревня еще не видела.
Даже Мэлоди перестала на всех дуться и смеялась от восторга, как нормальный ребенок.
Перепоручив животных их новым владельцам — невыносимой Бренде и сварливому Джону, Тэсса рука об руку с Фрэнком направилась наконец домой.
С каких-то пор ей очень нравилось туда возвращаться, замок перестал быть временным служебным убежищем, а стал чем-то бoльшим, родным. Даже немилосердные сквозняки теперь казались теплее и ласковее, а растрескавшаяся штукатурка скрывалась за рисунками Холли, которые тот наносил прямо на стены.