Холод
Шрифт:
— Сейчас? — удивилась девушка. — Я не могу. Вы видите, что творится? Нас чуть не убили тут. Я детей и брата не оставлю.
— Ничего с ними не случится, — прогремел мордоворот, — али ослушаться хочешь?
— Да вы что, с ума посходили? — воскликнула Фрося, чуть не плача. Этот вечер для бедной девушки стал настоящим потрясением. А теперь её ещё и от семьи отрывают в столь трудный час.
— Я присмотрю за домом, — успокоил я её. — Если надо, иди. Никто сюда больше не придёт, а если
Фрося с недоверием посмотрела на меня.
— Говорю, не волнуйся, — повторил я настойчивее. — Я обо всём позабочусь.
Фрося заперлась в комнате, а когда вышла, была уже в праздничном расписном сарафане. Вот только вид у неё был такой, будто на каторгу едет. Она объяснила Егору, что нужно сделать по хозяйству.
— Присмотри, пожалуйста, — умоляюще взглянула она на меня перед уходом. — Я завтра вернусь, или послезавтра — не знаю.
— Не волнуйся, — сказал я. — Делай, что должна. Тут всё будет в порядке.
После того, как Фросю увезли, мы с Егором заколотили разбитое окно.
— Зачем твоя сестра понадобилась помещику? — спросил я у пацана, когда мы закончили работу.
— А то не догадываешься? — хитро усмехнулся Егор. — Зачем баба барину может понадобиться.
— Вот, значит, как оно… — догадался я. — Да уж, как это я сразу не подумал.
— Ну! А чо ты хотел? Многих девок к барину водят, особенно, когда кто-то из сыновей евонных приезжает.
«Ну и порядочки тут у вас», — хмыкнул я про себя.
— А Фрося ему особенно приглянулась, ещё давно, когда Филипп был жив, — продолжал Егор.
— Филипп — это же муж её? — уточнил я, хоть и сам уже догадался.
— Ага, он самый.
— Не повезло, — проговорил я. — А чего, кстати, мужики кричали, что Фрося своего его извела?
— А я почём знаю? — нахмурился Егор и отвернулся, но мне показалось, что он лукавит.
— Да ладно, — усмехнулся я. — Вижу: что-то знаешь. Говори давай.
— Не велено говорить. Сестра рассерчает, — буркнул парень.
— Я всё равно никому не скажу. Я умею секреты держать.
— Нельзя, — ещё больше насупился пацан.
— А алтын хочешь? — я достал из кошеля монету, и у Егора аж глаза заблестели. — Расскажешь всё — получишь.
На лице парня была написана борьба. Он и монету хотел получить, и тайну сохранить.
— Только сестре не говори, что я рассказал, лады? — не выдержал Егор искушения. — И никому не говори. А то худо нам будет.
— Обещаю, — я положил монету на стол. — Да и кому я скажу? Тут меня всё село убить хочет. Думаешь, я с кем-то буду болтать?
— Филипп руки на себя наложил, — проговорил Егор. — Повесился во дворе на дереве. Я сам помогал снимать. А сестра скрыла, иначе отец Феодосий отпевать бы не стал. А до этого Филипп в хандре был неделю. Ну Фроська и наврала, мол, захворал и преставился.
— И никто не заметил следов удушения?
— Кто заметил, тот молчал. Мы переодели его и шею закрыли, — парень посмотрел на меня вопросительно и я кивнул. Он забрал монету. — А потом кто-то растрезвонил. И стали болтать, якобы Фроська его придушила.
— Понятно всё с вами, — вздохнул я. — А из-за чего повесился?
— Так ревновал он.
— К помещику?
— К сыну его. Я ж тебе сказал. Покоя не находил. Три года прожили, а потом совсем худо стало, — тут он перешёл на шёпот и покосился на печь, где уже дрыхла малышня. — Алёшка-то — барский сын. Да и Манька ещё непонятно чья.
— Кому б не стало худо… — вздохнул я. — А ты, кстати, тоже считаешь, что я колдун и виноват во всех ваших бедах?
Егор потупился:
— Ну… говорят…
— Давай выкладывай всё начистоту, — приказал я. — Да не волнуйся ты, не обижусь.
— Ребята говорят, — продолжил смелее Егор, — что, якобы, ты специально наслал бесов, а потом пришёл, чтобы тебе дали денег за то, чтобы ты поубивал их. Говорят, в Старых Ямах, где скотина подохла, тоже тебя видели.
— Верно, я там ночевал, — подтвердил я. — А что, у вас часто такое происходит: насылают мор, а потом избавляют за деньги?
— Не знаю, — пожал плечами Егор. — Как слышал, так и рассказываю.
— А сам как думаешь? Я — колдун?
— Не, — улыбнулся парень, — ты — сноходец. Сестра говорила. Ты странный, конечно, и с лошадьми не умеешь обращаться. Но ты не похож на колдуна. Ты больше на боярина какого-нибудь похож.
«А ты, пацан, недалёк от истины», — усмехнулся я про себя.
— Вот и отлично, — подытожил я. — На боярина быть похожим всяко лучше, чем на колдуна. Ну тогда спать давай, а то завтра рано вставать.
Егор вместе с малышнёй залез спать на печь, а я уселся на лавке и принялся заряжать ружья. На улице было тихо, но я опасался, что крестьяне повторят штурм, и потому решил эту ночь бодрствовать.
Я зарядил пищаль, пять лёгких ружей и пистолеты. Посчитал, что этого должно хватить, чтобы распугать мужиков. Ночь продержимся. А как только Фрося вернётся, так сразу же и уеду. Защищать селян, которые меня чуть на вилы ни подняли, я больше не желал. Да и опасно мне тут теперь было находиться. Фросю только жалко. К ней я привык, и чувствовал к девушке некоторую симпатию. Она с самого начала была добра ко мне, и ей, Егору и детишкам я всё же хотел бы помочь… Вот только что я мог сделать? В моём положении — ничего. Тут своя жизнь, свои порядки, и не мне в них лезть.