Холод
Шрифт:
– Что низко? – хмыкнул Саб. – Я тебя не понял.
– Да, тебе это будет сложновато понять, – ответил Ит презрительно. – То, что мы делаем, это низко, Саб. Взять его на внушение, откорректировать, заставить, по сути дела, общаться с нами, как с добрым друзьями… мне не по себе от того, что мы делаем, и, боюсь, дальше будет только хуже.
– И что ты предлагаешь? – Саб выжидательно прищурился.
– Предлагаю взять модуль, и пойти в город. Собирать информацию надо самим. Вы же видите, он ничего не знает! Одни слухи и домыслы! Какой в этом всем толк? Поэтому вот что. Вы с Эри будете работать
– Ой, нет, только не это, – покачал головой Скрипач. – Они наруководят. Ит, не надо, а? Может быть, как-то иначе?..
– Как – иначе? – Ит повернулся к нему. – Что ты предлагаешь?
– Молчать всем. И послушать, что я предлагаю, – Саб решительно встал. – Давайте-ка я ему позадаю вопросы в следующий раз. У меня складывается впечатление, что вы спрашиваете вовсе не о том, о чем нужно.
– А о чем нужно? – с вызовом спросил Скрипач.
– Увидишь.
– Расскажи о своей семье. Эти фигурки – кому они принадлежали? – Саб держал Анубиса и Бастет на ладони. – Маме? Старшему отцу?
– Нет, папе, – покачал головой Кили. – Мама говорила, что он страшно обрадовался, когда я родился. Они боялись, что будет мальчик.
– Тогда пришлось бы заводить еще одного ребенка, верно? И еще. Чтобы было, кому передать эту пару. Я прав?
Кили кивнул.
Ит заметил, что на Саба он смотрит с большим почтением. И даже, кажется, с легким страхом – не смотря на корректировку и внушение.
– Ты плохо видишь, – продолжил Саб. – Скажи, кто еще плохо видел в вашей семье?
– Папа. И мама тоже видела не очень. Но папа хуже. Примерно, как я. А почему я сейчас вижу без очков? – запоздало спохватился он.
– Потому что мы поправили зрение, – вмешался доселе молчавший Ит. – Сделали небольшую операцию. Очки тебе больше не нужны.
– Спасибо… Да, папа плохо видел. Я вообще на него очень похож. Мама это часто говорила.
– Кили, мама была рауф? – спросил Саб.
– Нет, человеком. Старший папа был чистый рауф. А папа был смешанным, как я.
– Идеальный проход по передаче, – пробормотал Саб. – А бабушки, дедушки? Ты их помнишь?
Кили задумался.
– По маме – точно нет. Кажется, ее семья была против, когда она замуж вышла. По папиной линии – помню бабушку. Она была человеком.
– А остальных? – Саб нахмурился.
– Не очень. Они, кажется, уехали куда-то. Вдвоем. И не вернулись, – Кили потер переносицу и виновато посмотрел на Саба. – По-моему, в экспедицию. Простите, я не помню. Мне восемь лет было, когда я последний раз видел бабушку…
– Но они были – рауф?
– Старший точно. Муж бабушки был такой же, как я, полукровный.
– Смею предположить, что семья была такая же, как семья твоих родителей, – согласно заметил Скрипач. – Кили, а если в такой семье рождается не гермо, а мальчик или девочка… что происходит?
– Они почти никогда не могли иметь детей, – пожал плечами Кили. – Поэтому им не отдавали фигурки.
– Саб, на налобник выйди, – попросил Ит.
«Не сходится. У наших дочерей с репродукцией всё в полном порядке. У нас три дочери, одна – по рауф-линии, двое – по человеческой. Иметь детей могут все. От линии рауф есть уже даже правнуки».
«Интересно, – ответил Саб. – Про это потом как-нибудь. Сейчас не отвлекай меня».
– Значит, фигурки передают только тем, кто… сможет завести такое же потомство, верно? Только средним? – уточнил Саб. Кили закивал. – А ты не знаешь, сколько времени это продолжается?
– Не очень понял, – признался Кили.
– Сколько лет уже продолжаются эти передачи?
– Не знаю, – Кили нахмурился. – Может быть, тысячу. Может, и больше. Псоглав и Мудрая приходили очень и очень давно, они ушли навсегда, покинули этот мир. Но мы должны хранить память о них, потому что они были светом разума и свободной воли.
Ит и Скрипач переглянулись. Вот как! Ни много, ни мало – разум и свободная воля. Это дорогого стоит.
– Кили, а если бы у тебя появился ребенок, что ты должен был бы сделать? – осторожно спросил Саб. – В каком возрасте он получит фигурки?
– Ну… я впервые увидел их в семь лет, – Кили задумался, вспоминая. – У меня был День рождения, и тогда папа и мама впервые мне их показали. И дали подержать. Мне очень понравилось. Фигурки были теплые, и у них вот тут что-то светилось, – Кили улыбнулся, и указал на основания подставок. – Хотя мне кажется, что я это выдумываю. Потому что больше фигурки не светились никогда. И теплыми больше не были. Это ведь просто статуэтки, хоть и родовые. Пес и Киса, – улыбка стала чуть смущенной. – Ну и сказки всякие… как сказка про Небесного Мальчика, например. Про них тоже сказки рассказывали.
– Небесный Мальчик? – переспросил Ит.
– Ну да, – подтвердил Кили. – Стишок был. Его всем детям рассказывают.
– Не помнишь? – спросил Ит.
– Почему не помню? Помню.
А если вышел небесный мальчик,Неся в руке золотой фонарик,Тогда тихонько иди в кроватку,Ведь если ты побежишь, неловкий,Ты можешь крошку толкнуть случайно.Тогда заплачет небесный мальчик,Уронит свой золотой фонарик,И разобьются златые стекла,И ночь покажется слишком темной…Ит почувствовал, что по коже, по всему телу, побежали мурашки – миллионы огненных и одновременно ледяных мурашек. Это было оно, то самое стихотворение, которые трижды, кто бы мог подумать, трижды встречалось в старых считках! Причем стихотворение это было – рауф, по принадлежности. И прочел его Кили отнюдь не на русском языке, а на…
– Лаэнгш, – прошептал Скрипач. – Ит, мы сходим с ума?
– Не знаю, – беззвучно ответил Ит. Огненные и ледяные мурашки продолжали бегать по коже – словно он только что заглянул в бездну… и оттуда посмотрели в ответ.