Холодная ночь, пылкий влюбленный
Шрифт:
Между прочим, о том же самом сказала ему и сама Мора в салуне, да…
«Я собираюсь родить вашего ребенка. Я подумала, что вы могли бы поступить как положено».
Ярость и смирение боролись в нем. Он хотел бы верить, что она лжет. Но что-то у него внутри говорило ему: она не лжет.
«Да пошло все это к черту!»
В витрине были выставлены готовые платья, шляпы, шляпки и много чего еще. Несколько бочек, доверху засыпанных картофелем, горшки и кастрюли, банки с мятными леденцами… Когда Куинн подошел к Море, наблюдая
– Пойдем. – Он взял ее за локоть, чтобы увести. Откуда ему знать, что она ничего не видела, не замечала и не чувствовала, кроме абсолютной неуверенности в собственном будущем?
– Куда… – начала она осторожно, поднимая глаза, чтобы посмотреть на него.
– В церковь. Ты хочешь, чтобы мы поженились? Пойдем поженимся.
– Прошу прощения. – Мора выдернула руку. – Ты не можешь вот так подойти ко мне и сказать, что мы с тобой женимся.
– А почему же нет? – заспорил он. – Разве это не романтично? Не менее, чем лечь в постель с мужчиной, который входит в твою гостиницу только затем, чтобы переждать снежную бурю.
Она задохнулась, ее лицо пошло красными пятнами. Не в силах произнести ни слова, Мора попятилась от Куинна Лесситера, но он схватил ее за руку.
– Ты хотела, чтобы я на тебе женился, не так ли? Ты хотела, чтобы я дал ребенку свое имя?
– Я не хочу обсуждать это на улице, – прошипела она.
Женщина в сером льняном платье с двумя детьми, которые цеплялись за ее юбку, проходившая мимо, на секунду уставилась на них, потом быстро пошла дальше.
– Прекрасно, тогда пойдем в переулок.
Не давая ей возможности возразить, он потянул ее с дощатого тротуара за угол. Переулок был узкий, с заплатками льда, оставшимися от последнего снега. Там не было ни души. Когда Куинн прислонил ее к холодной стене, Мора знала, что не уйдет отсюда, пока он не успокоится и не примет решение.
Она заложила руки за спину и уперлась ладонями в стену. Ее шаль трепетала на ветру, а своенравные завитки выбились из прически и упали на глаза.
– Не слишком-то это романтичное место для предложения.
– Я уже сказала: это не имеет никакого отношения к роману.
Конечно, нет. Роман – это не для Моры Рид. Она смотрела на Куинна, пытаясь стиснуть губы так, чтобы придать лицу больше уверенности, а ветер хлестал через переулок и заставлял ее дрожать. Как жаль, что она сейчас не сидит перед очагом, в тепле и не пьет горячий чай. Или даже не едет в переполненном почтовом дилижансе вместе с другими людьми, которые утомились от путешествия, но по крайней мере защищены горами от ветра и от убийственного холода в глазах Куинна. Ей было жаль, что она не где-нибудь еще, а здесь, с ним.
– Тогда в чем дело, мистер Лесситер? – спросила она с большей горячностью, чем хотела.
– В ответственности, мисс Рид. Вашей и моей.
– За ребенка? – Она посмотрела на него, потом покачала головой. – Вы меня удивляете. Я думала, мужчины вашего типа напрочь лишены этого свойства.
Куинн придвинулся к ней поближе. Теперь Мора никуда не могла убежать. Она знала, что он ее сразу поймает.
– Ты ни черта не знаешь о таких мужчинах, как я! – прохрипел Куинн.
– Я знаю, что ты убиваешь людей, чтобы прожить самому. Что ты гордишься тем, скольких ты убил!
– А женщин? Откуда ты знаешь, что я не убиваю женщин? – требовательно спросил он, потом вдруг по его лицу пробежала тень, глаза блеснули. Она не могла понять, в чем причина, но Куинн Лесситер побледнел. Его лицо стало пепельно-серым. Всматриваясь в его лицо и пытаясь понять причину столь ужасной перемены, Мора могла сделать только один вывод, который наполнил ее сердце страхом.
– Ты… убил женщину, не так ли?
– Только одну, – прохрипел он так резко, что она отскочила, вжалась в стену, словно пыталась от него спастись. – Но не провоцируйте меня, леди, – или, клянусь, их станет две.
У Моры подкосились ноги, но прежде, чем она упала, Лесситер обхватил ее рукой за талию и удержал. Она хотела оттолкнуть его, но ее ноги совсем ослабели, и Мора с удивлением обнаружила, что прижата к нему, а он ее обнимает.
Секунду они смотрели друг на друга. Ветер то и дело врывался в переулок и обдавал их своим ледяным дыханием; они слышали собачий лай, стук двери какого-то магазина на главной улице, приглушенный грохот колес.
«Какая же она маленькая», – подумал Куинн, и его рука крепче стиснула талию девушки. Он с легкостью мог бы сломать ее, переломить в два счета. Оба это знали.
И оба знали, что он, сам не сознавая почему, мучил ее с той минуты, когда она разыскала его в салуне.
Но она ему сопротивлялась, а это позволяли себе немногие, да что там немногие – мало кто, знал он, отважился бы на это. Но девочка с кудрями цвета пламени и ласковыми глазами, оказывается, обладала самым бешеным, самым неистовым характером, который он когда-либо встречал у женщин, и что сделана она из куда более крепкого материала, чем могло показаться.
– Послушай, я затащил тебя сюда не затем, чтобы драться с тобой, – бросил он. – Я хотел тебе кое-что объяснить.
– Прекрасно, – проговорила Мора и тяжело сглотнула. – Объясняй.
– Считай, что я верю тебе насчет ребенка, которого ты носишь. Если ты говоришь, что он мой…
– Да.
Она сказала это так просто, как говорят только правду, и Куинн почувствовал, что его сердце окаменело.
– Тогда я о нем позабочусь, – сказал он мрачно. – Я всегда забочусь обо всем, что мое.
Ошеломленная Мора открыла рот и с трудом проговорила:
– Продолжай.
– Я женюсь на тебе, как ты и хотела. Так будет лучше для ребенка. Я дам ему свое имя и поселю тебя в безопасном месте, где ты сможешь его растить.