Холодная ночь, пылкий влюбленный
Шрифт:
Он развернулся и уже хотел было пойти к двери.
– Погодите!
Медленно, засунув большие пальцы за ремень, Куинн Лесситер повернулся; его лицо по-прежнему выражало равнодушие. Или, точнее, самую настоящую скуку.
Внезапно из глубины души у Моры прорвался гнев, настоящий, раскаленный добела, обжигающий гнев. Да как он смеет! Она вспомнила о той ночи, о тревоге, снедавшей ее после; о том, как невероятно она страдала, трясясь в битком набитом дилижансе, как мучилась от тошноты и головокружения, как боялась, что Джадд и Хоумер бросятся за ней вдогонку. Теперь ей захотелось
– Вы должны меня помнить, мистер Лесситер! – бросила она, подступая к нему со сжатыми кулаками. – Потому что я вас точно помню, и очень даже хорошо. Вряд ли я забуду время, которое мы провели вместе. Потому что, мистер Куинн Лесситер, помните вы меня или нет, нравится вам это или нет, но я собираюсь родить вашего ребенка!
О Боже, она не хотела говорить ему ничего такого. Никогда и ничего подобного. Из всех сцен, которые Мора себе воображала, отправляясь на поиски Куинна Лесситера, ни в одной не предполагалось ни гнева, ни такого отвратительного голоса, которым она говорит сейчас, – голоса, звенящего от обвинений.
Куинн не двигался. Только его челюсть напряглась, а губы превратились в тонкую, как лезвие бритвы, линию. Его глаза опасно заблестели, и Мора инстинктивно отступила на шаг.
– Это правда?
Слова, долетевшие до ушей Моры, резанули ее по сердцу.
– Да, – проговорила она, и ее губы задрожали. – Это правда!
– Кажется, я начинаю что-то припоминать.
– Я думаю, – холодно бросила она. Это вышло у нее почти надменно. Но на этот раз у нее была причина. Если она не постоит за себя и за ребенка, то кто же?
Мора вцепилась в свою юбку, как будто это ей помогало собраться с духом и посмотреть в красивое лицо Куинна Лесситера.
– Вы были другим в ту ночь, – зло проговорила она. – Возможно, именно поэтому я… – Она вздохнула. – Не важно. Это была моя ошибка. Очень глупая ошибка.
– Не такая глупая, как та, которую ты сделала только что. – Прежде чем Мора успела моргнуть, крепкая рука Куинна Лесситера схватила ее за запястье и дернула к себе. – Будет лучше, если ты скажешь мне, что это наглая ложь. – Гранитно-серые глаза впились в ее карие. – Ты не выйдешь отсюда, пока не объяснишь, зачем явилась!
– Как ты смеешь?! Убери от меня свои лапы! Немедленно!
– Не раньше, чем ты мне все выложишь, милочка. – Его губы скривились в грозной ухмылке. – Я хочу знать, что это: мелкое жульничество с твоей стороны или кто-то тебя науськал?
– Жульничество? – Мора попробовала высвободиться из его рук. Она испытала невероятное разочарование. – Ты думаешь, я лгу? Зачем мне лгать, какой смысл?
– Вот это-то я и хотел бы узнать, леди.
– Леди? – Она засмеялась почти истеричным смехом. – Меня зовут Мора Джейн Рид. Ты не помнишь даже этого?
Мора… Куинн нахмурился. Как будто что-то знакомое.
Он пристально посмотрел на стройную рыжеволосую девушку.
Она обладала какой-то особенной, тонкой красотой. Что-то чарующее было в ее прекрасной бледной коже, в ярко-рыжих вьющихся волосах, аккуратно подобранных и тщательно заколотых на темени. А глаза у нее нежные, золотисто-карие, такие ясные и вместе с тем бархатные, невероятно выразительные. Сейчас они горели яростью, но он заметил в них и легкую опаску. Куинну почудилось в них нечто знакомое, он, казалось, вспомнил, как они пылали страстью…
Мора…
И вдруг словно вспышка молнии озарила Куинна. Мысленно он увидел девушку с пламенными кудрями, которые опутали его в постели той гостиницы. Пламя в камине, горячие поцелуи… бушующая за окном метель…
– Черт побери! – воскликнул он. – Не девчонка, а сущий кочан капусты! Так это была ты!
Щеки Моры заалели. Она почувствовала слабость. «Не девчонка, а сущий кочан капусты!» Такой он ее запомнил! Она почувствовала себя так, будто он ударил ее по лицу.
– Что ж, мистер Лесситер, узнали наконец? – сумела она выговорить напряженным голосом. – Вспомнили, да?
– Ага. – Он пристально оглядел ее, и Мора Джейн почувствовала в его взгляде нечто оскорбительное. – Я уверен, что узнал. Ты была такая ледышка в ту ночь. По первости. Но кажется, потом мы сумели друг друга согреть.
Мора спрашивала себя, от чего она сейчас умрет – от оскорбления или от тошноты. Она старалась говорить как можно спокойнее, хотя на самом деле ей хотелось вопить во весь голос.
– Теперь вы все знаете. Я говорю правду.
– Да уж. – Он подтащил ее еще ближе к себе, его пальцы сжались вокруг запястья Моры, словно на них защелкнулись наручники. – Все, что я знаю, – так это то, что я встречал тебя раньше. Ну и мы слегка развлеклись. Нет, – поправился он решительно, и в его глазах засветилась насмешка, – мы тогда здорово развлеклись. Но я понятия не имею о том, что ты носишь моего ребенка.
Его ядовитые слова, неприветливый взгляд, циничное высокомерие, с которым он держался с ней, – все слилось для Моры в нечто туманное и ужасное. Она смотрела на него, но не видела большого, нежного мужчину, который любил ее той январской ночью; который говорил ей, что она хорошенькая, и целовал так, словно сам пьянел от этих поцелуев. Он был пьян тогда от виски, поняла Мора.
Сегодня же он был холоден как лед, трезв и нежности в нем было столько же, сколько в диком медведе гризли.
– Да как ты смеешь так говорить со мной! У тебя нет на это никакого права! – Слова из Моры лились потоком. – Я приехала сюда, так как думала, что ты захочешь узнать про своего ребенка. Твоего собственного ребенка! Нашего ребенка! – Она попыталась освободиться от рук Куинна, но не смогла. – Я хотела поступить как положено. Я подумала, что и ты захочешь поступить как положено.
– И что же это значит, бесценная ты моя?
– Ты мог бы… жениться на мне.
Он онемел от потрясения, потом захохотал громко, на всю комнату.
– Не на того нарвалась, ангел мой! На случай, если ты еще не заметила: я не из тех, кто женится и может где-то осесть.
– Я это знаю! – Ее охватило чувство горечи, но тут же в ней взыграла гордость. – А почему ты думаешь, что я хотела бы взвалить на себя мужа на всю оставшуюся жизнь? Уж лучше прыгнуть в яму к гремучим змеям!
– Тогда о чем же у нас разговор?