Холодная война – глубины океана…

Орлов Борис Александрович

* * *

Жизнь идет от порога к порогу, Находя утешенье в ходьбе. Мама искренне молится Богу Пред иконою в русской избе. Утром дерево детского роста Стелет ковриком тень на крыльцо. Все таинственно, мудро и просто. У всего есть душа и лицо. Палисадник, заросший цветами. Зелень прутиков около пней. Мама меряет жизнь не годами, А моими приездами к ней.

* * *

Тропинка бежит со двора Заглавною строчкой анкеты. А

мама добра и стара — Исполнилось семьдесят летом. У мамы на окнах цветы. Под окнами старый колодец. Соседи, как правда, просты. Один я здесь – что инородец. Солятся в бочонке грибы, И вялится рыба под крышей. В игре бесприютной судьбы Я детство домашнее слышу. Шурша, облетает листва — С ней ветер вступает в беседу. Я счастлив, что мама жива. Мне жаль, что отсюда уеду.

* * *

Хвоей усыпав причал, Сосны шумели крылато. Крался к воде краснотал, Чтобы напиться заката. В лодках, в деревьях, в песке Юности берег светился. Ясно, как в тихой реке, В памяти он отразился. В снах перевернута явь И замирает движенье. Но не добраться и вплавь Мне до того отраженья.

* * *

Сумерки. Поют перепела. В облаках закатных – пятна света. Незаметно липа отцвела, Ящеркой скользит по травам лето. Провожая ласточек в полет, Насладимся грустью и покоем. Жизнь от нас меж пальцев ускользнет — Не поймать неловкою рукою.

* * *

Забор. Сорока на калитке. Ольшаник. Вербные кусты. И наступают пирамидки На деревянные кресты. Я разведу кусты рукою — В безвестный холмик ткнется глаз. И нет ни вечного покоя, Ни вечной памяти у нас.

* * *

Станция. Старый автобус. Билетом Обзаведусь. И отступит мороз. Родина встретит лазоревым светом Чистых снегов и пречистых берез. Небо прозрачное высветлит душу, Над горизонтом затеплит звезду. Мартовский вечер. Подмерзшие лужи. Кто меня ждет? И куда я пойду? Станет автобус. Тропинкой знакомой Тени деревьев потянутся вслед. И засияет над маминым домом Детская память – Божественный свет.

* * *

Поле комбайном выбрито, День за окном погас. Мама читает Библию Тысяча первый раз. В Библии нет закладок. Каждая строчка свежа. Маме девятый десяток, Просится к Богу душа. Ярко цветет настурция, Теплится свет икон… Библия – не Конституция, Но Основной Закон.

* * *

Мы юными были. Вечерняя мгла Звала нас кузнечиков слушать. Сначала тянулись друг к другу тела, А после – пугливые души. Ах, жизнь! Миражи и мечты забрала. Теперь – что озера, что лужи… Сначала в любви износили тела, А после растратили души.

* * *

Тане

Вечер. Вместе солнце и луна Прилегли на крышу старой дачи. Дремлет юный ветер. Тишина. Воздух неподвижен и прозрачен. В ледяных осколках дачный пруд, Сонные аллеи на просушке, Синие подснежники бредут Робко по безлиственной опушке. Я привык приветливо встречать Все вокруг, что долюбить осталось. Утвердило сердце, как печать, Чувствами и молодость, и старость.

* * *

Струится дым из черных риг, Ольха в реке листву полощет. Сентябрь подкрался, словно тигр, И незаметно прыгнул в рощу. Как будто кровь, зарю лакал, Клыки дождя точил о камни. И в роще вымокшей мелькал, Качая пестрыми боками. Полнеба тучами затмил, Листву к реке погнал по склону. Его я клюквой покормил С ладони – он меня не тронул.

* * *

Поплакал – никто не осудит. Вина пригубил. Покурил. Покойники – тихие люди, Не надо бояться могил. Пшено на бумажной салфетке Для птиц. Над оградой – сирень. Нас ждут православные предки На кладбище в Троицын день.

* * *

Тане

Дремлет птичий заповедник, В кронах плещется пурга. Между первым и последним — Настоящие снега. Глохнут слухи. Слепнут сплетни. Нам не надо лишних слов. Между первой и последней — Настоящая любовь.

* * *

Когда болел, мне не пилось, не елось. Зияла белой пропастью кровать. Хотелось умереть… Но не хотелось Мучительно и долго умирать. А выздоровел – плакалось и пелось. Парила белым облаком кровать. Хотелось жить… Но вовсе не хотелось Мучительно и долго выживать.

* * *

Доят коров, надев косынки, Хозяйки в хоре петухов. И накрывает мама крынки Моими книжками стихов. О ветре утро вспоминает, Спросонья дышится легко. Стихи чисты, и мама знает: От них не скиснет молоко.

Цветок

Я был красив, и молод, и любим… Но зыбко все и скоротечно в мире. Как там цветок, что именем моим Ты назвала, живет в твоей квартире? Я счастлив был… Но кратко и давно. И лишь цветок не понимает сроки. Он воду пьет, как я с тобой вино Пил и тонул в глазах твоих глубоких. И свет зари, и колокольный звон — Все в памяти красиво… И нелепо: Вокруг – снега, но зеленеет он В твоей квартире, превращенной в крепость. Когда проходишь мимо, не спеши Дверь отворить в поземку утром ранним. Цветок – земная тень моей души, Ты согревай его своим дыханьем.