Холодная зона
Шрифт:
— А они нас не найдут здесь? — поинтересовалась Мо.
— Не думаю, — Ли нашарила во тьме плечо девочки и сжала его, — помнишь, я взорвала мотоциклы? Это плазменный взрыв, там ничего не остается. Скорее всего, они решили, что чипы погибли в огне. Как и мы сами. Но на тот случай, если они все же решат нас искать дальше и станут обыскивать окружающие здания — мы посидим здесь. Это место у нас специально оборудовано для таких случаев, заэкранировано — его невозможно обнаружить никакой техникой. Хорошая собака вот могла бы учуять, но они же тут на технику надеются.
— А отсюда как мы выберемся? — настойчиво спросил Рей. Леа молчала некоторое время.
— Через день идет транспорт на границу, — сказала она, — если нам до того времени подготовят чипы… а это вполне вероятно, у них всегда
Рей не мог заснуть. Ему казалось, усталость так ломает тело, что стоит лишь принять горизонтальное положение — и глаза закроются. Не тут-то было. Он действительно забылся коротким сном, но во сне надо было куда-то бежать, спасаться от полиции, и Рей побежал и споткнулся. Содрогнувшись всем телом, открыл глаза. Сердце колотилось как у кролика в зажиме для экспериментов, холодный пот выступил на лбу. О сне не было и речи. Рей лежал с полчаса, временами честно закрывая глаза, и тут же забывая о том, что их нужно держать закрытыми. В голове металось разное: он думал о Лее и не понимал, как к ней теперь относиться. Хорошенькая, глупенькая горничная из Польши. Неожиданно умная подружка. Хладнокровная убийца. Коммунистическая шпионка. К ней и подступиться-то страшно. Он думал о будущем, страха не было, Рею представлялось, что все самое худшее с ним уже случилось, так что и бояться больше нечего. Не было и любопытства — один лишь холодный серый ком усталости и безразличия. Он вспоминал все, что слышал раньше о коммунистах. Наверное, ничего хорошего его там не ждет — но здесь-то ему не жить в любом случае. Посмотрим, так ли ужасен коммунистический ад, как это описывают. И сегодняшние приключения проворачивались в памяти как бугристый, болезненный гигантский вал, в котором нельзя уже было различить подробностей. Рядом кто-то шевельнулся.
— Эй, вы спите? — шепотом спросил Рей.
— Я не сплю, — так же тихо ответила африканка. Рей вдруг понял, что с начала знакомства — в подземелье Хаббы они не общались — они с Мо не сказали друг другу ни слова. Да и вообще разговаривал ли он когда-либо с какой-нибудь молоденькой девушкой из Африки иначе, как с целью снять ее на ночь или получить какую-нибудь услугу?
— Ты не боишься? — спросил Рей.
— Не, — ответила Мо, — все же хорошо получилось. Они сегодня нас могли поймать. А дальше мы уже поедем с другими чипами, нам помогут.
— Я имею в виду — там, в ХЗ. Там же коммунисты.
— Не знаю, — прошептала Мо, — но нам же некуда деваться. Как-нибудь выкрутимся там, наверное. Леа поможет.
— Кончайте болтать, — буркнула Леа из темноты, — спать давайте! Утро вечера мудренее.
Но утро во тьме так и не настало. Они спали, негромко разговаривали между собой. Не о серьезном, о разной ерунде. Однажды люк раскрылся, и отец Димитри спустил им еще один большой пакет с едой. Еда занимала их какое-то время, а потом снова наступила кромешная тьма. Рей чувствовал себя все хуже. Паника подступала к горлу. Леа, видно, почувствовала его состояние и разрешила разговоры. Она рассказала о себе — оказывается, работала под наложенной личностью. Рей понятия не имел, что наука уже достигла таких возможностей. Спокойный, ласковый голос Леи успокаивал.
— А как тебя зовут на самом деле? — спросил Рей, — какая-нибудь, наверное, Таня или Светлана?
— Меня зовут Ли, — ответила она.
— Но это же китайское имя, а ты полька.
— Я русская вообще-то. Но зовут меня Ли. Так получилось.
Рей вздохнул.
— Ну вот. Мечтал отомстить козлам — моим родственничкам. Леону. А теперь бегу неизвестно куда. Хотя все равно не отомстил бы, конечно.
Все же он чувствовал некое удовлетворение внутри, когда думал о Леоне. Стыдно признаться — но оказывается, слава Леона-игрока не давала ему покоя. Игра — это романтично, красиво, Леон рискует своей шкурой, переживает острые, опасные приключения, настоящий мужчина! Теперь все это казалось Рею таким ребячеством! Попробовал бы этот игрок, как Рей, побегать под настоящими пулями! Ему никогда в жизни не угрожала реальная близкая смерть. Даже один такой марш-бросок с секретным агентом из ХЗ стоит всей Леоновой игровой карьеры. И превосходит ее.
— Твои родственники получат свое, не сомневайся, — ответила Леа — Ли.
— Это каким же образом?
— Я уверена, что революция в ФТА произойдет еще при жизни нашего поколения!
— А что такое ФТА? А-а, догадываюсь… free trade area.
— Да, мы чаще всего называем ваш мир именно так. Федерацию и Зону Развития вместе.
— Ну насчет революции, — засомневался Рей, — это ты загнула. Ты просто не представляешь…
— Отчего же? Я ведь жила среди вас. Была работницей, потом безработной. Возможно, поверь. Так, может, было бы и невозможно, вернее — потребовалось бы ждать еще пару сотен лет до окончательного кризиса, но ведь СТК поможет. Даст толчок. И в Федерации, и в Зоне Развития.
— В Зоне Развития я бывал, в Мексике… Там тоже плохо все.
— Поэтому там революция более вероятна. Не волнуйся, еще полыхнет. Так что твои родственники гарантированно лишатся собственности, а будут сопротивляться — значит, и жизни, — уверенно произнесла Ли. Рея передернуло.
— Ты все-таки это… я не думал, что ты так… легко убиваешь.
— Я солдат, — произнесла Ли, — я была в армии, на границе. Потом стала вот агентом. Это моя работа. А тебе что — жалко их?
Рей задумался. Он много раз представлял в мечтах, как разбогатеет, добьется правды и «покажет» родственникам… Но что покажет? Их смерть он все-таки в эти мечтания не включал. Это уж слишком.
— Нечего их жалеть, — вдруг вступила Мо, — ты бы видел, сколько у нас людей умирает. Ты видел, как умирают от голода? Я однажды так чуть не дошла, когда была маленькая. Знаешь, есть уже не хочется. Но ничего не можешь. Слабость. Рукой даже не можешь шевельнуть. Мой отец достал тогда молока, я не знаю, где. Я выжила. Но двое моих сестер умерли. А когда мы бежали в Европу… тогда снова был голод. Мы плыли на корабле, и по нам сверху стали стрелять… — ее голос оборвался, и она замолчала. Видно, не хотела говорить об этом.
— Именно так, — голос Ли изменился, в нем звякнула сталь, — и все эти люди, дети умирают для того, чтобы твои родственники продолжали получать прибыли, сладко жрали, ездили на курорты, покупали замки и яхты. Никто даже не скрывает этого! Все понимают, что зависимость очень простая — чем больше таких, как Мо, загнется, тем больше прибыли получат эти сволочи. Вернее, смерть людей им даже не нужна, это так, побочный эффект — просто надо, чтобы в ЗР была очень высокая безработица, и чтобы рабочие соглашались трудиться почти задаром. И все то, что переживают базис-граждане — это тоже нужно всего лишь для получения прибыли. Ничего личного, просто бизнес. И при этом они рассказывают, что неуспешные — как ты и Мо — виноваты сами, что в странах Африки не те правительства — но ведь правительства в ЗР полностью контролирует Федерация, там повсюду стоят войска Федерации. Что буржуи имеют право вот так выжимать прибыли из людей — потому что якобы они что-то там изобрели, чем-то руководят и трудятся в поте лица. Да много чего рассказывают… Но их время подходит к концу. И это не наша прихоть, не конкуренция государств — это научные законы, законы истории, их нельзя изменить, потому что они существуют объективно. Капитализм в итоге неэффективен, он никогда не мог обеспечить сносным существованием и правами хотя бы большую часть населения Земли. И никогда не сможет. Поэтому он уйдет, исчезнет, и люди никогда даже не вспомнят о том, что вот были какие-то собственники, — Ли перевела дух, — ну я разошлась. Ты хоть что-нибудь понял?
— Не очень, — сказал Рей, — но наверное, я пойму, что ты имеешь в виду. Со временем.
Сидение в темноте стало невыносимым, потом совсем невыносимым, потом Рей спал, потом можно было как-то терпеть, но вот наконец, все закончилось — над ними вспыхнул нестерпимо яркий свет. Предусмотрительный отец Димитри тут же сунул в руки жмурящимся подпольщикам пакеты.
— Вот одежда. Душ — в доме, по коридору направо.
Рей остро ощущал, как воняет его собственное барахло — под мышками рубаха стояла колом от засохшего пота и грязи.