Холодные и мертвые (сборник рассказов)
Шрифт:
— Видимо, что-то сломалось или в костюме, или в Эфе. Эф возмущенно фыркнул за его спиной.
— Сегодня было ну очень холодно. Ганс нахмурился.
— Сейчас проверим. Подойди. Курт сделал шаг в сторону, пропуская мастера. Тот встал перед Гансом, осторожно натягивающим хирургически стерильные перчатки.
Курт напряженно наблюдал, Эф равнодушно стоял, расправив плечи, и не дрогнул, когда ученый ткнул пальцами ему в живот. Пальцы вошли в липкую массу без сопротивления, и вот рука исчезла практически по запястье.
— Что ты делаешь? — прошипел Курт. Ганс только мотнул головой:
— Нашел, — и тут же, как ни в чем не бывало, засунул в живот бензомастеру еще и вторую руку. Некоторое время он елозил там, пока не раздался скраденный массой щелчок.
— Готово. Отошли контакты, хорошо еще, что ты не замерз к чертям собачьим. Недолго был на улице? Ганс прищурился.
— Скучный вызов.
— Славно, вам повезло. Будет хорошо, если мастер останется на диагностику.
— Я этого не хочу. Мы уходим. Курт кивнул Эфу и направился к выходу. Уже дойдя до двери, он заметил, что за ним никто не идет. Ганс все так же стоял у своего стола. Эф стоял рядом с ним.
— Не понял, — решил уточнить ситуацию Курт.
— Он останется на диагностику, — пояснил невозмутимый Ганс. Эф все так же молчал, хотя в другой ситуации давно бы высказал всем, что думает о манипуляции разумными существами. Но вместо этого молчал. Курт приложил дверью о стену так, что та отлетела и с оглушительным звуком захлопнулась. На следующий день Эф не вернулся, но это еще не было поводом для волнений. Куда больше напрягало то, что на коммуникатор пришел официально составленный вызов в Дом Собраний. За последние снежные годы собрания проходили всего два раза: первый раз в самом начале, когда решалось, как жить в состоянии вечной зимы, и потом еще раз, после смерти мэра города. Тогда, кстати, убийцу (а может, просто самого крайнего) нашли довольно быстро — тот, можно сказать, сам признался. И третье собрание не сулило ничего хорошего. В Доме Собраний не было отопления, да и в целом оно пришло в запустение. Зато обнаружилось, что, во-первых, в городе еще достаточно живых людей, чтобы заполнить главный зал под сводчатыми потолками, а во-вторых, что у них все еще есть риксдаг. Очень пассивный и трусливый, лишенный власти, но не преминувший собраться по какому-то поводу. Судя по пристальному вниманию к персоне Курта, именно по его душу.
И это ему совершенно не льстило. Просто потому что нельзя было не догадаться о причинах этого собрания. Его усадили на первом ряду, зажав с одной и с другой стороны людьми, делающими вид, что они совершенно незнакомы, хотя не знать кого-то в малюсеньком городе было довольно сложно. Четверых людей, сидящих за столом напротив, Курт, конечно, знал. С пятым был знаком смутно, большей частью наслышан. Шорох пролетел по рядам, Курт оглянулся, с изумлением отметив слишком много знакомых и отчего-то довольных лиц (наверное, обрадованных очередным собранием долгожданного рикдага). А вот Ганса не было — как и всегда, когда он был очень нужен. Судья Якоб Густаф, одетый вопреки всему не в строгий костюм, а в утепленную куртку, поднялся с места и заговорил. Лицо его при этом было таким же красным и напряженным, как и всегда, только в этот раз нельзя было списать этот эффект на давление галстука. Значит, все-таки давление.
— Все мы знаем, что причина нашего собрания довольно грустная. Я обеспокоен нашей встречей не из-за того, что произошло убийство, хоть это и ужасное событие, а из-за того, кто его совершил. Человек из организации, каждому из которой мы доверяем свою жизнь.
Патрульные соединяют нас с внешним миром… Сначала Курт подумал, что судья Густаф очень плохо представляет себе функции патрульных. Затем поразмыслил, о ком может идти речь. И когда наконец-то свыкся с мыслью, что он очень и очень попал, судья подтвердил все его опасения.
— Курт Атли Мемфис. Встань. Курт, естественно, встал. Сложно было спорить, хотя на порядочное заседание суда все это сборище не походило ни капли.
— Но я… Послушайте! Его, естественно, никто не слушал. Судья продолжал:
— В обычной ситуации наказанием тебе стало бы тюремное заключение, как и положено убийце, но, ввиду нашей экстренной ситуации, в которой разбрасываться работниками непозволительно, мы приняли решение смягчить наказание. Ты отправляешься на исправительные работы в Университет, а твое имущество будет конфисковано в пользу погибшей.
— Что, простите?
— Супруга погибшей, — поправился судья. — Тебя проводят в Университет, твой дом уже оцеплен и демонтируется. Все свободны. — Еще немного помолчав, Густаф потер горло и добавил: — Ни одна, даже самая плачевная ситуация не допускает прощения убийцы.
— Но я… Да послушайте! Курт вырвал руку из захвата патрульного, чьего имени не помнил.
Тот снова ухватил его за локоть и потянул за собой.
— Пойдем-пойдем. Если бы они смогли доказать твою причастность, придумали бы чего похуже… — негромко бормотал тот, а Курт шел за ним, пытаясь совладать с яростью. Что это только что было? Демонтировать его дом? Передача имущества? В пользу… кого? Муж Ольги успел встать из-за стола и обогнать их, пока безымянный патрульный скручивал с парки Курта все значки. Невысокий, с перебитым носом, типичной северной внешностью и повязкой падальщика на руке, Ули никогда не был никем выдающимся и оттого очень дорожил красавицей-женой. И он вовсе не был виноват в том, что та оказалась порядочной стервой. Как не был в этом виноват и Курт. Но все же их дороги пересеклись не самым красивым путем.
— Эт-то еще м-мало для т-тебя, — заикаясь, бесцветно прошелестел Ули, загораживая им выход. Курт всегда гордился своим умением держать себя в руках. Его не могла вывести из себя Ольга, не могли и Эф с Гансом, но сегодня все было совсем иначе. Его только что арестовали за убийство, которого он не совершал, у него отняли все и послали под крыло к Гансу. Что еще мог принести этот день? Курт придвинулся ближе, навис над невысоким Ули и от души ударил его в лицо. Тот отшатнулся и сполз по дверному косяку, по его лицу обильно текла кровь.
— О-о, — патрульный, отвлекшийся на какого-то знакомого, подскочил и толкнул Курта к двери. — Вот теперь нам точно пора. Курт вышел на улицу, накинул капюшон и прикрыл глаза ладонью: начиналась буря и, похоже, довольно сильная. Спрятав нос в мех, он направился к джипу, остановившись, когда патрульный осторожно кашлянул.
— Вот как. Машину у меня тоже забрали. Клокочущая ярость схлынула, оставив после себя ледяную злость.
Патрульный с сомнением хмыкнул.
— Я подвезу. А ты пока подумай о том, что у тебя не смогли забрать, потому что этого не было дома. Устроившись в чужом — вроде бы похожем, но совершенно чужом — джипе, Курт начал успокаиваться настолько, чтобы не огрызаться при разговоре с человеком, который ему ничего не сделал. И даже решил исправить неловкое недоразумение:
— Я… хм. Не напомнишь, как тебя?..
— Ольгерд. Оли, — тут же пояснил патрульный.
— Замечательно. Курт потер глаза. Это же совпадение, да? Просто случайность, похожее имя? Не такое уж и редкое, надо заметить.
— Что-то не так? — Оли вырулил на занесенную снегом дорогу.
— Да нет, ничего такого, — Курт потянул молнию на парке вниз. — Просто Ольга, Ольгерд… неуютно как-то. Оли ничего не ответил, только фыркнул, демонстрируя все, что он думает о чужой мнительности. Но Курт о нем уже не думал, прислонившись лбом к окну и наблюдая за тем, как из-под колес улетают шматы грязного снега. На их с Брандом курсе тоже был парень по имени Ольгерд. И то ли он уехал из города после первого же похолодания, то ли пропал в первый год, Курт им никогда не интересовался. А теперь вот вспомнил это несуразное лицо в веснушках и очки со стеклами в палец толщиной, когда все давно уже перешли на линзы. Сейчас с линзами дело обстояло хуже, и дурацкие окуляры снова начали появляться на носах людей. Что самое смешное, из-за Ольгерда-то они с Брандом и начали общаться ближе, чем просто «привет, парень, я знаю, что ты из моей группы, но не помню, как тебя зовут». Там была мутная история, в которой были замешаны чисто личные отношения, грозившие вылиться в неприятную ситуацию. Бывшая дама сердца Ольгерда во всеуслышание заявила, что тот, дескать, бросил ее, стоило бедной девушке признаться в собственной беременности. В том, что она была беременна, сомневались немногие, а остальные мгновенно ополчились против Ольгерда. Среди тех, кто сомневался, были и Бранд с Куртом — Бранд, потому что сам недавно побывал в схожей ситуации и, что характерно, с той же девушкой, а Курт просто вступил в тот возраст, когда ему нравилось принимать сторону обиженных и угнетенных. Девица угнетенной не казалось, да и довольно быстро выяснилось, что никакая она не беременная, а очень даже наоборот, бесплодная. Тут-то ее принялись жалеть с удвоенной силой, зато от Ольгерда все отстали. А у Курта отцепить от себя Бранда уже не получилось. Так началась их очень странная дружба, которая Курта тяготила, но в то же время казалась чем-то довольно естественным и привычным. Как будто это было всегда. Ведь друг не обязательно должен быть только один? Из глубокомысленных размышлений его вырвал Оли, повернувший на аллею с грабами так резко, что Курт приложился лбом о стекло и немедленно отреагировал на это, смачно выругавшись. Патрульный выглядел насуплено и пристыженно. Курт потер лоб и первым выбрался из машины, отметив мимоходом, что его джип — малышка, куда же ты! — куда лучше этой развалюхи. Правда, в нем, вероятнее всего, говорила исключительно обида: машины отличались разве что цветом, да еще запахом ароматизатора салона. Но это Курт ни за что бы не признал.