Холодный дом (главы XXXI-LXVII)

Диккенс Чарльз

Оказалось, что это Кедди Джеллиби - она высунула голову из окна маленькой кареты, которую теперь нанимала, чтобы объезжать своих учеников (их было очень много), и тянулась ко мне, словно пытаясь обнять меня на расстоянии в сотню ярдов. Незадолго перед тем я написала ей письмо, в котором рассказывала о том, что сделал для меня опекун, но у меня все не хватало времени навестить ее. Мы, конечно, повернули назад, и моя любящая подруга пришла в такой восторг, с такой радостью вспоминала о том вечере, когда принесла мне цветы, так самозабвенно тискала мои щеки (а заодно и шляпку) и вообще так безумствовала, называя меня всяческими ласкательными именами и

рассказывая Аллену о том, сколько я для нее сделала, что мне пришлось сесть рядом с ней и успокоить ее, позволив ей говорить и делать все, что душе угодно. Аллен стоял у дверцы кареты и радовался не меньше Кедди, а я радовалась не меньше их обоих; удивляюсь только, как это мне все-таки удалось от нее оторваться, а выскочив из кареты, я стояла растрепанная, с пылающими щеками, и, смеясь, смотрела вслед Кедди, которая тоже смотрела на нас из окошка, пока не скрылась из виду.

Из-за этого мы опоздали на четверть часа и, подойдя к Вестминстер-Холлу, узнали, что заседание уже началось. Хуже того, в Канцлерском суде сегодня набралось столько народу, что зал был набит битком - в дверь не пройдешь, и мы не могли ни видеть, ни слышать того, что творилось там внутри. Очевидно, происходило что-то смешное - время от времени раздавался хохот, а за ним возглас: "Тише!". Очевидно, происходило что-то интересное - все старались протиснуться поближе. Очевидно, что-то очень потешало джентльменов-юристов, - несколько молодых адвокатов в париках и с бакенбардами стояли кучкой в стороне от толпы, и, когда один из них сказал что-то остальным, те сунули руки в карманы и так расхохотались, что даже согнулись в три погибели от смеха и принялись топать ногами по каменному полу.

Мы спросили у стоявшего возле нас джентльмена, не знает ли он, какая тяжба сейчас разбирается? Он ответил, что "Джарндисы против Джарндисов". Мы спросили, знает ли он, в какой она стадии. Он ответил, что, сказать правду, не знает, да и никто никогда не знал, но, насколько он понял, судебное разбирательство кончено. Кончено на сегодня, то есть отложено до следующего заседания?
– спросили мы. Нет, ответил он, совсем кончено.

Кончено!

Выслушав этот неожиданный ответ, мы опешили и переглянулись. Возможно ли, что найденное завещание наконец-то внесло ясность в дело и Ричард с Адой разбогатеют? Нет, это было бы слишком хорошо, - не могло этого случиться. Увы, этого и не случилось!

Нам не пришлось долго ждать объяснений; вскоре толпа пришла в движение, люди хлынули к выходу, красные и разгоряченные, и с ними хлынул наружу спертый воздух. Однако все были очень веселы и скорей напоминали зрителей, только что смотревших фарс или выступление фокусника, чем людей, присутствовавших на заседании суда. Мы стояли в сторонке, высматривая кого-нибудь из знакомых, как вдруг из зала стали выносить громадные кипы бумаг - кипы в мешках и кипы такой величины, что в мешки они не влезали, словом - неохватные груды бумаг в связках всевозможных форматов и совершенно бесформенных, под тяжестью которых тащившие их клерки шатались и, швырнув их до поры до времени на каменный пол зала, бежали за другими бумагами. Хохотали даже эти клерки. Заглянув в бумаги, мы увидели на каждой заголовок "Джарндисы против Джарндисов" и спросили какого-то человека (по-видимому, судейского), стоявшего среди этих бумажных гор, кончилась ли тяжба.

– Да, - сказал он, - наконец-то кончилась!
– и тоже расхохотался.

Тут мы увидели мистера Кенджа, который выходил из зала суда и, с самым достойным и любезным видом, слушал, что говорил ему почтительным тоном мистер Воулс, тащивший свой собственный мешок с документами. Мистер Воулс увидел нас первый.

– Взгляните, сэр, вон стоит мисс Саммерсон, - сказал он.
– И мистер Вудкорт.

– А, вижу, вижу! Да. Они самые!
– отозвался мистер Кендж, снимая передо мною цилиндр с изысканной вежливостью.
– Как поживаете? Рад вас видеть. А мистер Джарндис не пришел?

Нет. Он никогда сюда не ходит, напомнила я ему.

– По правде сказать, это хорошо, что он не пришел сюда сегодня, сказал мистер Кендж, - ибо его - позволительно ли будет сказать это в отсутствие нашего доброго друга?
– его столь непоколебимые и своеобразные взгляды, пожалуй, только укрепились бы; без разумных оснований, но укрепились бы.

– Скажите, пожалуйста, что произошло сегодня?
– спросил Аллен.

– Простите, что вы изволили сказать?
– переспросил его мистер Кендж чрезвычайно вежливым тоном.

– Что произошло сегодня?

– Что произошло?
– повторил мистер Кендж.
– Именно. Да, ну что ж, произошло немногое... немногое. Перед нами возникло непредвиденное препятствие... мы были вынуждены, я бы сказал, внезапно остановиться... если можно так выразиться... на пороге.

– А найденное завещание, оно признано документом, имеющим законную силу, сэр?
– спросил Аллен.
– Разъясните нам это, пожалуйста.

– Конечно, разъяснил бы, если бы мог, - ответил мистер Кендж, - но этого вопроса мы не обсуждали... не обсуждали...

– Этого вопроса мы не обсуждали, - как эхо, повторил мистер Воулс своим глухим утробным голосом.

– Вам следует иметь в виду, мистер Вудкорт, - заметил мистер Кендж, убеждающе и успокоительно помахав рукой, точно серебряной лопаточкой, - что тяжба эта была незаурядная, тяжба это была длительная, тяжба это была сложная. Тяжбу "Джарндисы против Джарндисов" довольно остроумно называют монументом канцлерской судебной практики.

– На котором с давних пор стояла статуя Терпения, - сказал Аллен.

– Поистине очень удачно сказано, сэр, - отозвался мистер Кендж, снисходительно посмеиваясь, - очень удачно! Далее, вам следует иметь в виду, мистер Вудкорт, - тут внушительный вид мистера Кенджа перешел в почти суровый вид, - что на разбирательство этой сложнейшей тяжбы с ее многочисленными трудностями, непредвиденными случайностями, хитроумными фикциями и формами судебной процедуры была затрачена уйма стараний, способностей, красноречия, знаний, ума, мистер Вудкорт, высокого ума. В течение многих лет... э... я бы сказал, цвет Адвокатуры и... э... осмелюсь добавить, зрелые осенние плоды Судейской мудрости в изобилии предоставлялись тяжбе Джарндисов. Если общество желает, чтобы ему служили, а страна - чтобы ее украшали такие Мастера своего дела, за это надо платить деньгами или чем-нибудь столь же ценным, сэр.

– Мистер Кендж, - сказал Аллен, который, видимо, сразу все понял, простите меня, но мы спешим. Не значит ли это, что все спорное наследство полностью истрачено на уплату судебных пошлин?

– Хм! Как будто так, - ответил мистер Кендж.
– Мистер Воулс, а вы что скажете?

– Как будто так, - ответил мистер Воулс.

– Значит, тяжба прекратилась сама собой?

– Очевидно, - ответил мистер Кендж.
– Мистер Воулс?

– Очевидно, - подтвердил мистер Воулс.

– Родная моя, - шепнул мне Аллен, - Ричарду это разобьет сердце!