Холокост. Новая история

Рис Лоуренс

15-летний Арнон Тамир, живший в Штутгарте, с тревогой ждал начала бойкота. Он уже слышал рассказы подвергавшихся избиениям и вообще многое знал. У него тоже был товарищ, старший друг, который как-то раз во время такого эксцесса оказался дома, в деревне. Он рассказал, что штурмовики ворвались в жилища евреев и избили всех так, что никто неделю даже сидеть не мог. Штурмовой отряд был не местным. У нацистов это была обычная практика – направлять на погромы штурмовиков из других областей¹⁹.

1 апреля Арнон понял, что его мир изменился… «Штурмовики маршировали по улицам и останавливались перед каждым еврейским магазином. Они мазали краской витрины, а потом два-три человека оставались перед входом. Прохожие старались ускорить шаг, хотя были и такие, кто останавливался. Штурмовики кричали: “Немцы не покупают в еврейских магазинах!”, “Евреи –

наше несчастье!” и тому подобное. Бывало, что люди все равно заходили в магазин. Их не останавливали, это все-таки был еще 1933 год… И потом до нас дошло: если к евреям можно относиться таким образом… Все рассказы сошлись воедино… Рассказы об арестах… Об избиениях и убийствах… Мне казалось, что я проваливаюсь в глубокую яму. Тогда я в первый раз интуитивно понял, что существующие законы к евреям неприменимы. То есть с евреями можно делать все, что хочется, за них никто не заступится, евреи – вне закона. Тогда я впервые почувствовал, что значит, когда любой может сделать с тобой все что ему вздумается, даже забить до смерти. Меня это ужаснуло… Я был молодым, мне еще шестнадцать не исполнилось. Но уже тогда что-то щелкнуло. Я начал дистанцироваться от немцев. Сказать по правде, родители не верили, что возможно нечто подобное. Да и некоторые соседи-немцы говорили: “Это просто кошмарный эпизод! Это пройдет! Они не имеют в виду вас. Они имеют в виду других – важных евреев, богатых евреев, международных евреев”»²⁰.

С точки зрения нацистов, бойкот дал неоднозначные результаты. С одной стороны, он позволил направить необузданную ненависть штурмовиков в организованное русло, а с другой – показал отсутствие поддержки столь жестоких действий широкой публикой. Свидетельство Арнона Тамира, что некоторые немцы бросали вызов нацистам – как ни в чем не бывало заходили в магазины, – не единственное. Это происходило повсеместно. Стало очевидно, что мало кому из немцев по душе акции нацистских бандитов, направленные против беззащитных владельцев магазинов, пусть даже евреев, и такой явный, санкционированный на государственном уровне бойкот больше не повторялся.

Запугав евреев физической силой, нацисты обратились к силе закона. 7 апреля 1933 года правительство Гитлера приняло первый пакет антисемитских законопроектов. Закон о восстановлении профессионального чиновничества предписывал увольнение всех чиновников неарийского происхождения. Другой закон запрещал им заниматься юридической практикой. Правда, по требованию президента Гинденбурга были сделаны некоторые исключения, в основном для ветеранов мировой войны и тех, чьи родственники погибли на фронте. Это позволило многим – в том числе более чем половине юристов-евреев – продолжить свою деятельность. В конце апреля появился третий закон – Закон против переполненности немецких школ и университетов, который устанавливал в учебных заведениях пятипроцентную квоту для евреев.

Стремление яростных сторонников национал-социализма расширять антисемитские акции трудно было соотнести с желанием Гитлера и нацистского руководства минимизировать трудности в экономике, да и просто в частной жизни граждан страны. В апреле все того же 1933 года из запретительного законодательства, например, были выведены врачи-евреи, но некоторые местные нацистские группы продолжали их преследовать. Не вызывало сомнений, что многие сторонники Гитлера – явно под влиянием его предыдущей яростной риторики, направленной против евреев, – желали более быстрых изменений.

Многие еврейские предприниматели пострадали очень сильно. Вот конкретный пример. Отец Арнона Тамира владел небольшой табачной фабрикой в Штутгарте. Вскоре после апрельского бойкота его контрагенты сказали, что больше не будут продавать выпускаемые им сигареты. Официальной акцией сие не было – местные партийные чиновники могли ничего не знать о такой инициативе, но какое это имело значение для человека, лишившегося своего дела? В результате отец Арнона впал в глубокую депрессию.

Тем не менее среди немецких евреев были и такие, кто не ощутил на себе, что к власти пришли нацисты. Качество жизни таких людей во многом зависело от отношения немцев нееврейского происхождения, среди которых они жили. Руди Бамбер, к примеру, чувствовал себя в своем Нюрнберге совершенно спокойно. Ну если не считать нескольких неприятных эпизодов в школе… И все-таки через несколько месяцев после того, как Гитлер стал канцлером, Руди обратил внимание на то, что преподавание в их школе, а учились в ней дети, принадлежащие к разным церквям даже в русле христианства, не говоря уж

о других конфессиях, изменилось. Учитель биологии, например, начал преподавать свой предмет с расистских позиций, говорить о том, что евреи и немцы относятся к разным расам. Однажды Руди нашел на своей парте антисемитскую карикатуру из Der St"urmer. Вот что он рассказывает об этом. «Все стояли и смотрели, какой будет моя реакция. Я точно не помню, что сделал, но мне сразу стало понятно, что в любом случае я должен поступить очень продуманно, дабы не доставить слишком большое удовольствие этим наблюдателям. Кажется, я просто поднял крышку парты, сунул карикатуру в ящик и оставил ее там. Преподаватели продолжали строго следить за тем, чтобы в классе был порядок, поэтому ученики знали, что слишком далеко заходить нельзя»²¹.

Наряду с немцами, открыто проявлявшими антисемитизм, оставались и такие, кто старался по мере сил помогать евреям. Евгений Левине вспоминает, что добрых самаритян порой можно было встретить в самых неожиданных местах. Вскоре после прихода Гитлера к власти товарищ Евгения – юноша из нееврейской семьи – предупредил его, что за квартирой, в которой он живет, ведется слежка. Евгений подвергался особому риску – как сын одного из известных революционеров 1919 года и как член берлинской организации молодых коммунистов. Но удивило его то, что предупреждение об опасности исходило от… члена НСДАП. Евгений навсегда остался ему благодарен, не в последнюю очередь за то, что тот пошел на большой риск, сделав это²². Позже он узнал, что и другие евреи рассказывали аналогичные истории.

В первые месяцы нацистского правления страну покинули около 37 000 немецких евреев. Это 7 процентов от 520 000 евреев, живших в Германии в ту пору²³. Большинство перебиралось в соседние Францию или Голландию. Получить визу в Соединенные Штаты было невероятно трудно. Евреям, желавшим эмигрировать, приходилось подчиняться строжайшим законам, определяющим, что они имеют право вывезти с собой. В результате многие буквально остались с пустыми руками. Центральный комитет немецких евреев по вопросам помощи и реконструкции, созданный в 1933 году, выступал против массового исхода: «Бесцельный отъезд за границу никому не пойдет на пользу… это только увеличит число безработных и людей без средств к существованию»²⁴.

Были и другие причины, по которым отъезд оставался спорным вариантом. «С нами жили мои дедушка и бабушка со стороны матери, – рассказывает Руди Бамбер, – и, если у родителей еще была какая-то возможность найти себе что-нибудь за границей, взять с собой стариков они не могли… Это было немыслимо… Но и оставить их на произвол судьбы мама совершенно не была готова. Возможно, и на меня повлиял оптимизм отца и матери – оптимизм, который разделяли многие, что хуже не станет»²⁵.

Сегодня мы знаем, насколько стало хуже евреям, которые остались жить в Германии, но очень важно помнить: в то время никто не мог наверняка утверждать, что Адольф Гитлер продержится в своем кабинете дольше нескольких месяцев. В конце концов, три предыдущих канцлера тоже пытались контролировать ход событий, но были смещены с поста… Почему бы и Гитлеру не оказаться очередным в этом списке? «Многие думали: “Он не справится с безработицей, – говорит Евгений Левине. – Националисты ничего не в состоянии сделать. Их лидер надавал кучу обещаний, выполнить которые не сможет. Скоро ему конец…” Вот почему многие евреи оставались. Кому хочется стать беженцем и жить неизвестно на что, если у тебя здесь есть хорошая квартира и свое дело?»²⁶

В то время жизнь евреев в Германии существенно различалась, и во многом это определялось географией. Большинство немецких евреев жили в крупных городах, преимущественно в Берлине и Франкфурте. В последнем они составляли 5 процентов всего населения²⁷. В крупных центрах у немецких евреев было меньше шансов стать жертвами произвольного нападения, чем в провинции. В маленьких городах и деревнях нередко можно было увидеть надписи «Евреям здесь не место» и подобные им. Особенно заметным антисемитизм стал на севере Баварии, в регионе, известном как Франкония. Гауляйтером Франконии являлся Юлиус Штрейхер, и уровень антисемитских настроений здесь был крайне высок. Совсем не случайно в эти первые годы правления нацистов именно во Франконии, в городке Гунценхаузен, что в 50 километрах к юго-западу от Нюрнберга, произошел самый страшный случай нападения на евреев.