Холокост. Новая история

Рис Лоуренс

Пока еще не существовало официального курса на сегрегацию немецких евреев от остального населения, но на них, особенно в провинции, оказывалось сильнейшее давление с тем, чтобы они покидали места, в которых их больше не желали видеть. В частности, газета Fr"ankische Tageszeitung 26 мая 1934 года сообщила следующее: «В четверг в 17 часов над домом последнего еврея, покинувшего Херсбрук, Средняя Франкония, был водружен флаг со свастикой. Округ Херсбрук окончательно очищен от евреев. Население восприняло этот факт с гордостью и удовлетворением»³⁷.Fr"ankische Tageszeitung ликовала – есть надежда, что вскоре этому примеру последуют и другие районы. Недалек тот день, когда вся Франкония избавится от евреев. И вообще, неизбежно наступит такое время, когда во всей Германии не останется ни единого еврея!

Не было пока и закона, запрещающего евреям вступать в брак или иметь внебрачные отношения с неевреями, но тем не менее уже имелось много примеров того, как местные нацистские организации всячески унижали смешанные пары. Юрист еврейского происхождения Курт Розенберг в августе 1933 года записал в своем дневнике, как в Куксхафене, в Нижней Саксонии, арийскую девушку провели по городу с табличкой на шее: «Я свинья, потому что встречаюсь с евреем». Рядом толкали в спину ее молодого человека… В других местах на стены домов клеили листки с именами немок, которых заметили в компании с евреями. И повсюду евреям стали запрещать появляться на городских площадях³⁸.

Тем не менее, несмотря на все примеры государственно санкционированного и инициированного на местах преследования, важно обратить внимание на то, что в это время не происходило. Немецких евреев еще массово не отправляли в концентрационные лагеря. Первые импровизированные лагеря создавались для политических оппонентов нацистов, а не для евреев. В Пруссии тысячи штурмовиков, призванных Германом Герингом во вспомогательную полицию – военизированную организацию, существовавшую в Пруссии и других землях Третьего рейха с февраля до середины августа 1933 года, задерживали своих бывших политических противников и сажали в импровизированные тюрьмы, созданные в неиспользуемых фабричных зданиях, на складах, даже в подвалах домов самих членов СА. Задержанных уже избивали и унижали. В марте 1933-го Вильгельм Мурр, вюртембергский гауляйтер и рейхсштатгальтер, то есть представитель имперского правительства на подведомственных ему территориях, в задачу которого входило наблюдение за выполнением политических директив фюрера и рейхсканцлера, сказал примечательные слова: «Мы не говорим: око за око, зуб за зуб. Нет, если кто-нибудь выбьет нам один глаз, мы снесем ему голову, а если кто-нибудь выбьет нам один зуб, мы раскрошим ему челюсть»³⁹.

В марте 1933 года полицай-президентом Баварии стал Генрих Гиммлер, к тому времени уже являющийся главой специальной службы безопасности – (Schutzstaffel, SS), изначально созданной для защиты ораторов партии национал-социалистов на публичных митингах. Гиммлер начал процесс превращения этой организации в элитный отряд сторонников нацизма, хотя пока еще и в рамках более общей структуры штурмовиков под командованием главы СА Эрнста Рема. Многие члены СС давали присягу как служащие вспомогательной полиции и в этом качестве начали карьеру в первых концентрационных лагерях в Баварии.

В марте 1933-го Гиммлер выступил с речью, оправдывающей массовые аресты политических оппонентов новой власти. Это один из первых примеров патерналистской демагогии, которой он прославится в следующие годы: «Я выступаю за широкое применение превентивного заключения… Я вынужден так поступать, потому что во многих районах города происходят такие волнения, что я не могу гарантировать безопасность отдельных людей, которые их провоцируют»⁴⁰.

Гиммлер также заявлял, что людей отправляют в концентрационные лагеря для их же собственной пользы, поскольку в случае массовых народных выступлений против их действий на улицах безопасность им не может быть обеспечена. Похожая аргументация будет позже, в том же месяце, у Гитлера по поводу бойкота евреям. Он скажет, что нацистское государство вынуждено вмешаться, иначе немецкий Volk возьмет дело в свои руки⁴¹. По словам Гиммлера, превентивное заключение служит двум целям: население окажется защищено от тех, кого арестовывают нацисты, а сами арестованные – от этого самого населения. Только такой логикой можно объяснить весьма причудливое заявление, которое должны были подписывать заключенные перед тем, как их выпустят из концентрационного лагеря: «Я сознаю, что могу в любой момент подать прошение о дальнейшем превентивном заключении, если почувствую, что моему физическому существованию угрожает опасность»⁴².

Превентивное заключение не заменило существующую в Германии юридическую систему, а существовало параллельно ей. Герман Геринг так объяснял это на Нюрнбергском процессе в 1946 году: «Необходимо провести различие между двумя категориями. Те, кто совершал какие-то изменнические действия по отношению к новому государству или намеревался совершить подобные действия, и этому были подтверждения, разумеется, подвергались суду. Те же, от кого можно было ожидать подобных действий, но не совершившие их, подвергались превентивному заключению. И как раз эти люди попадали в концентрационные лагеря»⁴³. Данная идея противоречит всем нормам права, но вполне согласуется с принципами, изложенными Адольфом Гитлером в «Моей борьбе». Людей следует судить и за то, кто они есть, и за то, что они сделали. Это часть той самой философии, которая утверждает, что еврей, даже крещеный, никогда не станет христианином, потому что по своему существу остается евреем.

Такой образ мыслей имеет и другое последствие. Заключенные в концентрационных лагерях не отбывали определенный срок – да и как его можно было установить, если они зачастую не совершали никакого преступления? Таким образом, заключенный не знал дату своего освобождения. Может, его выпустят завтра… А может, никогда не выпустят. Как позже говорил комендант одного концентрационного лагеря, неопределенность длительности их заключения была тем, с чем они никогда не могли примириться. Это изматывало их больше всего и ломало самую крепкую силу воли⁴⁴.

Первые концентрационные лагеря и не планировались как обычные тюрьмы, где наказанием служило само заключение. Согласно нацистской теории, заключение человека в лагерь являлось не актом возмездия, а возможностью дать ему измениться. «Мы должны были спасать этих людей, – говорил Геринг, – чтобы вернуть их в немецкое национальное общество. Мы должны были их перевоспитывать»⁴⁵.

Итак, первый концентрационный лагерь в Баварии открылся 22 марта 1933 года в небольшом городке всего в 15 километрах от центра Мюнхена. Название этого городка Дахау. Гиммлер лично инспектировал это место – заброшенную фабрику на окраине города, и решил, что именно здесь и разместится лагерь. Что в этом «учреждении» будет происходить, было ясно с самого начала. «Теперь мы пришли к власти, – говорил оберфюрер СС Иоганн Эразмус фон Мальзен-Поникау охранникам в Дахау. – Если бы победили эти свиньи, то наши головы наверняка бы валялись в грязи. Так что никаких сантиментов. Тем, кто вступил в наши ряды и не может выдержать вида крови, здесь не место. Они должны уйти»⁴⁶. Эти слова демонстрируют лицемерие Геринга, утверждавшего, что роль лагерей была в «спасении» заблудших немцев, и Гиммлера, который заявлял, что отряды СС должны были обеспечивать безопасность заключенных.

В канун Рождества 1934 года социал-демократ Йозеф Фельдер лично узнал, в каком виде может проявляться отсутствие сантиментов. В марте 1933-го он проголосовал против закона о чрезвычайных полномочиях и, как один из политических оппонентов нацистов, стал одним из основных кандидатов на превентивное заключение. Фельдера арестовали и доставили в Дахау, где бросили в одну из камер здания, известную как бункер. «Они забрали мешок с соломой, который лежал… на досках кровати. При этом охранники сказали: “Тебе он не понадобится, потому что очень скоро ты сдохнешь”»⁴⁷. Фельдер остался в темной клетке и слышал, как эсэсовцы все более бурно веселились – выпивали, празднуя Рождество. Около полуночи один из них вернулся, открыл железное окошко на двери камеры и протянул узнику тарелку с сосисками и претцелями – традиционными кренделями в форме узла. «Это тебе подкрепиться перед казнью, – сказал он. – Хотя ты этого не заслуживаешь, ублюдок. Мы все про тебя знаем. Мы тебе покажем!» Охранник захлопнул окошко и ушел. Он вернулся ночью еще раз – теперь с веревкой в руках – и посоветовал Йозефу повеситься. Фельдер сказал, что не сделает этого – у него семья, а если они хотят его смерти, то пусть убьют сами. «Да, – усмехнулся эсэсовец. – Мы так и сделаем. Но у нас много времени!»

Психологическая пытка продолжалась. Через несколько дней, проведенных в бункере, Йозефу Фельдеру сказали: «Тебя выпустят завтра», но это оказалось мрачной шуткой. «Охранники и дальше продолжали говорить, – вспоминает он, – что меня выпустят завтра. Но они просто издевались». Три из четырех дней ему давали только воду и кусок хлеба. На четвертый день – чай и, в лучшем случае, немного горячей пищи. Он лежал в темноте, в антисанитарных условиях… Голова раскалывалась от тревожных мыслей. Неудивительно, что через некоторое время у Фельдера начались проблемы со здоровьем. Вновь дала о себе знать болезнь легких, которая была несколько лет назад. В конце концов охранники перевели его в отдельную зону, где находились еще с десяток заключенных, тоже страдающих легочными заболеваниями. «Нацисты очень боялись туберкулеза, – говорит Фельдер. – В те времена он считался серьезной болезнью».