Холокост. Новая история

Рис Лоуренс

Итак, вечером 15 сентября Адольф Гитлер на заседании сессии рейхстага заявил, что вынужден представить на утверждение новые законопроекты из-за того, что со всех сторон поступают громкие жалобы на провокационные действия отдельных представителей «этой» нации. Возмущенные немцы имеют право на защиту со стороны государства. Предлагаемые законопроекты – это своего рода попытка установить между еврейским и немецким населением «терпимые отношения», но в случае продолжения «международной еврейской агитации»¹¹ он как глава государства будет вынужден оценить ситуацию по-новому.

Эту карту – ложь вместе с угрозами – Гитлер умел разыгрывать виртуозно. Он опять, как в апреле 1933 года, представил свои действия как необходимую меру для того, чтобы «возмущение населения» поведением евреев не переросло в насилие над ними. Кроме того, фюрер недвусмысленно дал понять, что отношение к немецким евреям отчасти определяется поведением международного еврейского сообщества. Из

контекста его речи следовало, что, если другие страны не будут мешать Германии проводить свою политику, это избавит немецких евреев от более суровых преследований.

После Гитлера выступил Герман Геринг – президент рейхстага. Он во всем поддержал фюрера и сосредоточился преимущественно на том, что, на первый взгляд, могло показаться наименее значительным среди законопроектов, подлежавших рассмотрению в тот день, – на Законе о государственном флаге (Reichsflaggengesetz). Этот законодательный акт, утверждающий символом Германии флаг со свастикой, казался относительно безобидным по сравнению с открыто антисемитским законом о защите немецкой крови и немецкой чести, но происхождение его весьма красноречиво. До сего времени в стране были два официальных флага – со свастикой и черно-бело-красный флаг Германской империи. Гитлер, придя к власти, проявил в этом вопросе осторожность, дабы не задеть чувства приверженцев традиции, таких как президент фон Гинденбург, и не стал настаивать на немедленной отмене имперского флага. Так что немецкие торговые суда, например, ходили под двумя государственными флагами, что стало поводом для инцидента, произошедшего в июле 1935 года в Нью-Йорке. Тогда группа протестующих прорвалась на борт немецкого корабля «Бремен» и сбросила в воду флаг со свастикой, но, поскольку он был не единственным легитимным, американцы могли утверждать, что этим действием оскорбление Германии не нанесено. Судья Луис Бродски, американец еврейского происхождения, не стал рассматривать дело против тех, кто совершил этот поступок, что больше всего возмутило нацистское правительство. Ганс Франк, глава Национальной ассоциации юристов и президент Академии германского права, заявил, что решение Бродски является частью еврейской угрозы цивилизованному миру. «Это наиболее прискорбный и одновременно наиболее опасный прецедент того, как еврею в столь высококультурной стране, как Соединенные Штаты, позволяется унижать достоинство судейской мантии до такой степени, чтобы не скрывать выражения бесконечной ненависти своей нации к другим»¹².

Новый закон изменил статус флага со свастикой, и теперь, как подчеркнул Геринг, его оскорбление приравнивается к оскорблению государства¹³. В контексте инцидента с «Бременом» президент рейхстага выразил американцам свое сочувствие, поскольку они были вынуждены стать свидетелями действий наглого еврея. Но отныне флаг со свастикой символизирует вечную верность Германии национал-социализму, и, разумеется, ни одному еврею не будет позволено поднимать этот священный символ на флагшток. После того как Геринг закончил свое выступление, были приняты все три компонента того, что во всем мире стало известно как Нюрнбергские законы, – Закон о флаге рейха, Закон о защите немецкой крови и немецкой чести и Закон о гражданстве рейха. Последние два являлись безусловно антисемитскими.

Адольф Гитлер никогда публично не комментировал, почему он в сентябре 1935 года решил, что пришло время принять эти законы, хотя мысли о том, что евреев не следует считать немецкими гражданами и о запрете сексуальных отношений с неевреями были, разумеется, не новы. Есть мнение, что якобы первоначально фюрер планировал сделать в Нюрнберге заявление о своих внешнеполитических требованиях, но в последнюю минуту его отговорил от этого министр иностранных дел Константин фон Нейрат. Тем не менее уже было объявлено о специальном заседании рейхстага, но не принимать же там один Закон о флаге. Антисемитские законы между тем ожидали многие партийные активисты и члены правительства – тот же Шахт. Словом, в позиции режима по отношению к евреям нужна была ясность¹⁴. Кроме того, вполне вероятно, что Гитлер решил: вопрос действительно комплексный. Он наверняка был оскорблен, узнав, что флаг со свастикой оказался в воде гавани Нью-Йорка – города, который у нацистов всегда ассоциировался с евреями, тем более что флаг сорвали с «Бремена», являющегося гордостью немецкого торгового флота. Здесь прослеживается характерная черта поведения Гитлера – она проявлялась и позже, в конце 1930-х годов, и во время войны: репрессии против немецких евреев ужесточались как реакция на действия за пределами Германии – там, куда нацисты не могли дотянуться¹⁵.

В целом Нюрнгбергские законы лишь отражали реалии, которые уже сложились в Германии, поскольку еще до их принятия функционеры НСДАП на местах делали все для того, чтобы неевреи максимально дистанцировались от евреев как в частной, так и в общественной жизни. И все-таки эти законы стали своего рода водоразделом в отношении нацистского государства к немецким евреям. Теперь жесткого отделения евреев от остального сообщества требовал

закон рейха, а это совсем не то, что инициативы горячих голов и непримиримых борцов за чистоту арийской крови на местах. Дело не только в том, что с 1935-го евреи легально считались «ненастоящими» немцами. Новое законодательство вторгалось в приватную жизнь каждого немецкого гражданина. Государство решило, что ему дозволено определять, с кем он – или она – может вступать в интимные отношения. Политическая полиция Третьего рейха (Geheime Staatspolizei, Gestapo) теперь получила право знать, как строится личная жизнь в каждом доме, и никто не был защищен от доноса. Что за неизвестный приходил вчера вечером к соседке? Не был ли он похож на еврея? Более того, государство могло теперь требовать отчета о том, что происходит в спальне этой самой соседки, от нее самой, поскольку определение «интимные отношения» стало трактоваться чрезвычайно широко, а в следующем году верховный суд рейха постановил, что в это понятие не входит «всякое непристойное действие, но оно не ограничивается непосредственным контактом, то есть помимо контакта как такового оно включает в себя любые действия сексуального характера с представителями противоположного пола, которые производятся вместо непосредственного контакта для удовлетворения сексуальных потребностей по крайней мере одного из партнеров»¹⁶.

Чтобы начать применять новые законы на практике, нацистам оставалось решить еще одну проблему – определить, кто является евреем, а кто нет. Теперь эта информация становилась жизненно важной в прямом смысле слова. Закон о защите немецкой крови и немецкой чести декларировал, что чистота немецкой крови необходима для дальнейшего существования немецкого народа, но нельзя же просто по лабораторному анализу определить, кто еврей, а кто нет, а изначально в тексте определения, кто является евреем, не было. Таким образом, этот расовый закон, принятый в Нюрнберге 15 сентября 1935 года, не имел оснований для применения на практике. Возникла срочная надобность в поправке к нему, и в середине ноября таковая была сформулирована – в Законе о гражданстве рейха появилось понятие «еврей». Речь в документе шла о «еврейской крови» и «чистокровных евреях», но при этом для определения еврейства пришлось прибегнуть к религиозным основаниям. Теперь закон гласил: «Евреем считается тот, у кого трое из родителей его родителей были чистокровными евреями». Но далее говорилось, что предки во втором поколении (бабушки и дедушки) считаются чистокровными, если он или она принадлежали к еврейской религиозной общине¹⁷. Таким образом, нацисты стали определять национальность человека по религиозной принадлежности его бабушек и дедушек.

Много времени у авторов закона ушло на решение вопроса о немцах, имеющих смешанное происхождение. У некоторых из этих законотворцев, ярых националистов, ведущих безупречно «арийский» образ жизни, оказалось по два еврейских предка во втором поколении. Между тем другие люди с такой же родословной были в глазах нацистов явными евреями, поэтому чиновники приняли двусмысленное решение. Оно основывалось опять-таки на изучении религиозной принадлежности конкретных людей. В соответствии с этим документом, если у женщины (мужчины) имелись две бабушки-еврейки, но ее (его) супруг (супруга) не был евреем (еврейкой) и он (она) не вели еврейский религиозный образ жизни, ее (его) еврейкой (евреем) не считали. А вот если при двух бабушках-еврейках есть еще и муж-еврей (жена-еврейка) или в семье придерживаются еврейских религиозных традиций, речь явно идет о еврействе.

Какая логика может быть при двусмысленности? Поправка к Закону о гражданстве рейха свидетельствует о крайней противоречивости определения еврейства с точки зрения расы и крови. Как мог один человек с двумя еврейскими предками считаться евреем, а другой с такими же предками – нет? Все-таки их происхождение должно было означать, что объем «еврейской крови» в жилах того и другого совершенно одинаков.

Гитлер тем не менее посчитал принятие Нюрнбергских законов успехом и призвал нацию «не отклоняться от пути»¹⁸. Похоже, фюрер рассматривал эти антисемитские меры не только как идеологическое утверждение ценностей рейха, но и как способ напомнить о субординации особо рьяным членам партии на местах, которые намеревались действовать самостоятельно. На следующий день после принятия всех трех законов V"olkischer Beobachter напомнила о необходимости удерживаться от стихийных действий против евреев¹⁹.

Эмиль Кляйн, вступивший в нацистскую партию в начале 1920-х годов, не видел в этих дискриминационных мерах ничего необычного. «Политика расовой сегрегации существовала не только в Германии, – говорит он. – Все слышали о дискриминации и угнетении, происходивших в Америке. В Германии не было ничего особенного. Это лишь часть того, что тогда происходило, – и там, и тут, и по всему миру»²⁰. Кляйн прав (и это необходимо помнить) – расовая дискриминация в то время не ограничивалась одной Германией, но его комментарии все-таки лукавы. В Германии было нечто «особенное», поскольку ярость, с которой нацисты развивали свою расовую теорию, поразительна.