Холст
Шрифт:
– Конечно, нет горячей воды, и туалет направо по коридору, но… неплохо, мм?
Он кивнул.
Дежурный прикрыл дверь.
– Рассчитаемся сразу, – тихо и деловито сказал он.
– Сколько?
Дежурный на мгновенье задумался.
– Двадцать пять рэ.
Взял деньги не глядя, улыбнулся девушке, сверкнул лысиной и исчез.
– Диван, – сказал он, – как у Ленина в Горках. Только здесь горки повыше.
Посреди обшарпанного номера с железными армейскими койками диван выглядел торжественно, как музейный
– Мне он напоминает какой-то… саркофаг, – пробормотала девушка.
Он прошел к окну и распахнул его. Постоял, глядя на улицу. Девушка села на взвизгнувший стул. Он обернулся.
– На диване же мягче.
– Здесь удобнее.
– …Что бы ты попросила у Ленина?
Она испуганно взглянула на него.
– Ну представь. Мы сюда входим, а он сидит за столом. Музыку слушает. “Аппассионату”. – Он включил радио. И действительно, донеслась музыка: щелканье кастаньет, гитарные переборы.
Она улыбнулась, пожала плечами:
– Ничего.
Журналист-международник рассказывал об Испании. О маврах, Гранадском эмирате, Воротах Солнца в Толедо, о Франко и перекрестке улиц Алькала и Хосе Антонио в Мадриде.
– Ну как, представь, Ильич, любое желание может исполнить… Совсем ничего?
Она кивнула.
– А ты?
– Ну, мне тоже расхотелось… хотя…
Он подошел к умывальнику, открыл кран, набрал пригоршню, плеснул в лицо, потом сунул голову под струю.
– Нет, я бы много чего заказал, – сказал он, рассматривая отраженные в зеркале стену, спинки коек, шкаф, рыжую девушку с веснушчатым усталым, но светящимся лицом, пышную стеклянную люстру.
По радио передавали новости.
Он перевел взгляд на деревянную облупившуюся раму зеркала в петлистых ходах короедов.
– Странно это все слышать, – пробормотал он. – А? И знаешь, о чем это свидетельствует?
– О чем?
– О том, что восприятие уже изменяется.
Стул скрипнул.
– Неужели здесь нет душа? – спросила она.
– Умывайся прямо здесь.
– Но… надо хотя бы что-то постелить… Все залью.
– Пойду куплю газет.
Он вернулся с пачкой газет, развернул их и устелил пол возле умывальника.
– Ты можешь погулять, – сказала она. – Или поглядеть в окно.
– Это смешно.
– Прошу тебя.
Он уселся перед окном. Позади журчала вода, девушка пофыркивала. Он комментировал происходящее на улице:
– Бабка помои несет. Собака куда-то бежит. Язык высунула. Машина с бревнами. На карнизе галка с разинутой пастью… Жарко!
– Сколько тут мух!
Он обернулся. Она уже надела халат, вокруг головы завязала тюрбаном полотенце. Он свернул газету и принялся гвоздить мух.
Вечером в соседнем десятиместном номере командированные устроили загул от жары и скуки. Ор, звон, топанье продолжались всю ночь, кто-то бодал дверь.
Они лежали поверх одеял, истекая потом, глотая теплый воздух, иногда засыпали и снова пробуждались, он порывался пойти к дежурному, но она его удерживала, это бесполезно, ладно, ничего, сейчас они утихомирятся.
Утром они очнулись разбитые, помятые, словно сами участвовали в кутеже.
Окончательно их разбудил стук в дверь.
Думая, что это кто-нибудь из соседнего номера, он резко встал и не одеваясь направился к двери, распахнул ее.
На пороге стоял парень в темных брючках, белой рубашке с закатанными рукавами, с вместительной синей сумкой на длинном ремне.
– Здравствуйте, – сказал он. – Я ваш сосед. – Он переступил порог, но, увидев девушку, остановился. В недоумении поправил очки, оглянулся на него, спросил, какой это номер? шестнадцатый? Тогда правильно… Юноша снова посмотрел на девушку под простыней.
– Кто тебя сюда направил?
– Дежурная.
– Здесь мы. Это номер на двоих, – сказал он, подтягивая трусы.
Юноша окинул взглядом номер и начал краснеть. Как у всех рыжих, у него была тонкая кожа. Хотя, возможно, он и не рыжий был, в утреннем свете не разберешь.
– Мм, пойду уточню.
– Не забудь сумку.
– Да, конечно.
Он вышел.
– Явление… сына народу!
– Какое-то недоразумение, – отозвалась девушка.
Он шагнул к раковине в ржавых разводах, отвернул вентиль, кран засипел, обдал растрескавшуюся раковину брызгами и умолк.
– Вот черт!..
Он ударил кулаком по трубе.
– Этого не хватало.
– …Здесь заканчиваются не только железные дороги, – сказала она.
– Пойдем на реку? – предложил он. – Как обычно.
– Подождем.
– Но пора искать какую-нибудь харчевню, я проголодался. Ну давай, что ли, минералкой умоемся.
– Ты что?
– А что, полезно. Чем только люди не умываются. Бедуины – песком. Зороастрийцы – коровьей мочой. Цари принимают молочные ванны.
– Какие еще цари?
В это время дверь без стука открылась и в номер вошла приземистая женщина в светлой блузе, серой юбке, черных туфлях. Ее накрашенные брови резко выделялись на бледном напудренном лице, красная полоска узких губ не сулила ничего приятного. И точно, она начала с претензий. На каком основании вы выставляете за порог наших клиентов?
– Молодой человек! – позвала она.
И из коридора вошел давешний юноша, смотрел в сторону.
– Это ваш клиент, а не наш, – парировал он, стягивая с кровати простыню и закутываясь в нее, как в тогу. – Вот и разбирайтесь. А мы-то при чем?
Женщина внимательно-тяжко посмотрела на него.
– Не разыгрывайте тут, – сказала она спокойно. – Молодой человек, занимайте любое свободное место, чувствуйте себя как дома. Здесь еще три свободных места.
– Как это – свободных? Этот номер заняли мы.