HOMO CARCERE. Человек в тюрьме
Шрифт:
Первые двое суток я веду себя в камере, как зомби. Хотя это внешнее впечатление, внутренне я, как мне кажется, коммуницирую, говорю слова, совершаю определённые физические движения. Но всё – самообман. Я зомби. Единственное осознанное действие – периодическое закидывание в рот таблеток. Ребята потом не преминут пошутить на эту тему – мол, очередной «нарик» под веществами. Они же мне потом и скажут про «зомби». Но пока сокамерники особо меня не трогают. Понимают, не впервой, сами проходили.
Внутренне осознать несвободу крайне тяжко. Этому противится мозг, как чему-то неестественному, невозможному. Сознание отторгает случившуюся
СИЗО-7 в Капотне – «красный». Сие значит, что власть в изоляторе «принадлежит» администрации. Таких учреждений в исправительной части пенитенциарной системы России сейчас подавляющее большинство. В чистом виде «чёрных» зон, где правят воровские понятия, а контролируют порядки «положенцы», практически не осталось. Да и само звание «положенца» – тюремного смотрящего сходит на нет. В том числе и потому, что за такое «налаживание» тюремного быта могут впаять прицепом 210-ю – от 12 до 20 лет срока – «организация преступного сообщества», мало кто обладает такой жертвенностью.
СИЗО в Капотне относительно новый, «хозяйка» периодически делает обход лично, что встретишь не так уж часто. Но общие тюремные нравы неизменны. Крайне пренебрежительное отношение к заключённым, бесправие «подопечных», несоблюдение их прав. Выживай как хочешь.
Несмотря ни на что в нашей камере номер 201 то и дело раздаётся смех. Пожалуй, у нас самая весёлая обстановка на всём этаже. До поры до времени, конечно, но тем не менее.
Я уже «оклемался». С удивлением слушаю рассказы сокамерников про себя самого. Того себя, что с пустым взглядом вошёл в хату и завалился на нары.
– Зомбак конкретный был, – снова подтверждает Макс, глядя на меня своим блестящими глазами. – Ещё и колёса жрёшь горстями.
Фактически он прав. Феназепам, который я купил ещё перед судом – по сути, совершенно случайно – и распихал в карманы, помог мне на первых порах удержаться на плаву сознания. Не знаю, справился бы мой мозг без этих таблеток с новой окружающей действительностью. Препарат меня оглушил, размыл рамки происходящего и сгладил извращённость реальности. Притопил внутреннюю боль, позволил совершать какие-то необходимые автоматические действия. Чтобы время от времени выныривать на поверхность в мутной слизи наступившего кошмара и делать пару глотков воздуха. Чтобы продолжать дышать.
Поэтому я не спорю, ребятам виднее. Главное сейчас, что в хате не какое-то сборище монстров, а вокруг меня люди, всякие, осуждённые по самым различным статьям, но люди. Можно сказать, обычные.
Вот, например, на соседних нарах дед Ваня, хрестоматийный пожилой мужик, чем-то неуловимо напоминающий мне моего отца. Простой, хозяйственный, «от сохи», ещё той, советской закалки. Ему 65 лет, а история его поистине удивительная. Он сидит за убийство по 105-й и, единственное, о чём сожалеет, что может не успеть понянчить внучат.
Пятнадцать лет назад, они с коллегами по работе – вчетвером – поехали в очередную командировку. Как водится, вечером завалились в какое-то кафе посидеть, отдохнуть. Во время одного из перекуров, зацепились в перепалке с другой компанией таких же подвыпивших ребят. Слово за слово, всё закончилось дракой. В какой-то момент увидели, что один из оппонентов не дышит. Недолго думая, скинули труп в овраг и на следующий день из города улетели. Дальнейшая
– Одного-то успел понянчить, – доверчиво говорил он мне. – А вот внучку нет. А так хочется. Сам пожил, детей поднял, а вот с ней не успел, да и боюсь, что не успею, кто знает. А чего ещё-то желать, Виталя? Чего ещё?
Я смотрел в его открытое, «крестьянское» лицо и меня поражала простота и в то же время глубина высказанных им фраз. В заключение начинаешь совершенно иначе относиться ко времени. Каверзная, страшная субстанция – время. Невидимый, но осязаемый тёмный спрут с тысячью щупальцев, которые с чавканьем присасываются к твоему мозгу, извлекая из тебя целые куски жизни. В стенах камеры время течёт совершенно не так, как на воле.
Пребывая в заключении, я перечитал очень много «умных» книжек. Было любопытно (несмотря на окружающие обстоятельства) примерять такие советы на моё текущее местопребывание.
Например: «На всякий случай скажу: никогда не бывает слишком поздно — или, в моём случае, слишком рано, быть тем, кем хочешь быть… Можешь меняться или оставаться прежним. Тут нет никаких правил». Цитата из Йэна Ашера («Человек, который продал жизнь на Ebay»), который в свою очередь декламирует фразу из фильма «Загадочная история Бенджамина Баттона».
Актуально, учитывая какие перипетии случались со временем в этой фантастической постановке. Потому что, еще раз – в тюрьме время течёт по-особенному. И теория относительности в этом случае ни при делах. Дело в восприятии арестантом нового усечённого пространства. В искривлении прежней парадигмы такого восприятия. В ненормальности окружающих законов, как на холстах Сальвадора Дали.
После слов деда Вани я немедленно вызываю из сознания образ моей дочки Павлы и сразу же начинаю задыхаться от чувств. «Всё ради неё, – думаю я. – Моя жизнь только в ней».
Дед Ваня коротко вздыхает. В его глазах – тихая затаённая грусть.
– Может, успею всё-таки, – произносит он совсем тихо, но я слышу в его словах только обречённость.
Наш разум сопротивляется настоящему.
Несмотря на ту самую обречённость, у каждого – в своей собственной степени – мы, сокамерники, ведём себя порой парадоксально. Возможно, это неявная защита организма на физиологическом уровне. Мы отпихиваем подальше навязанные ограничения, стараясь вести себя естественно в предложенных обстоятельствах. Мы непроизвольно цепляемся за осколки обычности. Мы травим байки и иногда смеёмся над ними до самого утра. Будто, мать вашу, мы собрались посидеть в гараже за бутылочкой с крепкой. Защитная реакция. Не более того.