Homo Divisus
Шрифт:
Мысли его были о том, как жарким днем он поедет с Комой в сосновый лес, как они будут смотреть на облака, плывущие над кронами деревьев, вдыхая аромат разогретой смолы, но тут хаотические розблески на экране оборвались, утолщенная главная линия ритма искривилась, приняв форму, которую - он это знал!
– можно было разложить на гармонические составляющие.
Он придвинулся ближе к экранам, неосознанным движением включил запись эксперимента и счетчики обратного отсчета, отмеряющие время, по истечении которого независимо от дальнейших обстоятельств эксперимент будет автоматически прерван. Это была страховка, и где-то на дне сознания он помнил, что сам ввел ее, вопреки мнению тех, кто утверждал, будто период слияния со сверхсистемой ограничен и система по прошествии определенного времени отторгнет его самостоятельно. Шум в динамиках стих, и он слышал только слегка искаженный тон основной частоты с периодически изменяющимся напряжением.
Белковая нейроидальная масса, ограниченная стенками каналов, была созданием более чем мыслящим. Она обладала надсознанием и при том была лишена органов чувств, которые питали бы ее информацией. Она пребыдала в том состоянии, которое не в силах представить себе человек, несравнимом даже с состоянием изолированного мозга новорожденного, в определенной степени помнящего то, что он воспринял, еще будучи мозгом плода, пребывающего в утробе матери.
И тут вдруг Корн подумал, что все то, что он сейчас наблюдает, уже когда-то происходило, имело точно такое же начало, а потом наступило нечто, чего он не помнил, но было какое-то настолько сильное ощущение, что он почувствовал беспокойство, а потом страх. Несколько мгновений Корн пытался вспомнить, что же это было, но не смог и начал уже сомневаться, было ли вообще чтонибудь подобное.
Он склонился над пультом, чтобы подготовить первую серию импульсов для входа в сверхсистему. Серия складывалась из многих вполне определенных комбинаций раздражителей, причем некоторые из них вызывали разряд высокого напряжения. Это была серия, вводимая, вероятно, раньше Тертоном, потому что Корн нашел ее запись во вспомогательных мнемотронах, вернее, знал, что ее следует искать там.
Он нажал клавишу ввода, но едва лишь первые комбинации импульсов поступили в сверхсистему, как изображение на экране распалось на ряд регулярно повторявшихся блестящих точек, а в динамике послышалась странная монотонная дробь. Страх, который он ощутил раньше, вернулся, но теперь он был конкретным и обессиливающим. Корн старался преодолеть его, подумал даже, что он сравним с первородным страхом человека, но одновременно почти автоматически прервал вводимую серию. Палец нажал клавишу блокирования почти без вмешательства сознания. Тогда он понял. Его действия были запрограммированы, а экран и звук представляли собой сигнал, на который он отреагировал. Но если это так, значит, когда-то он уже участвовал в подобном эксперименте. "Невероятно, - подумал Корн.
– Абсурдная мысль больного мозга". Но потом вспомнил шахту, молочный привкус на губах и ловкость, с которой его пальцы бегали по.клавишам незнакомой аппаратуры. Сейчас его охватил такой же всепоглощающий, парализующий страх, который в опасный момент заставляет замирать насекомое.
Изображение на экране и звук изменились. Вспыхивавшие точки сгруппировались в центре экрана, динамик гудел на низких частотах. Сверхсистема ждала, и он знал, что не может обмануть ее ожидания. Он подумал о шлеме. Шлем висел за спиной - он связывал с аппаратурой непосредственного обмена информацией между массой и мозгом человека и служил для ввода человека в сверхсистему. Руки автоматически сами надели на голову шлем и поджали электроды. Он все еще смотрел на счетчики, когда рука передвинула на пульте рычажок нужного контура.
Белые испарения распадались на отдельные клочья. На фоне настойчивого морского прибоя он слышал глухое биение пульса. Одновременно он помнил все, а закономерности знакомых явлений складывались в бесконечную пирамиду аналогий. Не существовало изолированных, несравнимых структур. Он был всем и везде, а надо всем этим властвовало время и сознание ограничения во времени, сознание конца. Одновременно он понимал, что все это память одного человека, многовариантная, с бесчисленным множеством экстраполяции в будущее, и все же память одна, память его, Джулиуса Тертона. Счетчики досчитали до нуля, туман развеялся, а он сидел в кресле со шлемом на голове.
Потом с трудом стянул шлем, наклонился, коснувшись виском холодной металлической крышки стола. Он еще чувствовал давление электродов и головную боль. Мысли ворочались тяжело, медленно, словно после многочасовой работы над проблемой, решения которой никак не можешь отыскать, хотя чувствуешь, что оно где-то здесь, рядом.
Потом, немного отодвинув кресло, он нажал невидимую кнопку сбоку от пульта, ее место он хорошо знал и помнил. Примитивный, древний, встроенный собственными руками механизм сработал и со щелчком выдвинул плоский металлический ящичек. Точно такой тайничок он обнаружил в своем старом доме в письменном столе матери и нашел там фотографии улыбающихся молодых женщин и снимки автомобилей, которые можно было встретить в музеях, а также приглашение Роберту Тертону на бракосочетание людей, имена которых ни о чем ему не говорили. Здесь, в тайнике, лежала обычная тетрадь в жестком переплете и шариковая ручка, стержни к которой еще можно иногда достать у антикваров. В тетради содержались заметки, касавшиеся опытов, которые он проводил еще в университете, когда читал лекции по нейронным структурам, а также об экспериментах, которые вел уже в институте, и самых последних, когда он прослушивал Космос. Он листал странички до тех пор, пока не нашел запись, сделанную примерно год назад:
"... Я думал, что изображение на экране изменяется случайным образом, но, оказывается, она вычерчивала ритмы, вызывающие у меня состояние депрессии. Вначале я не обращал на это внимания, но однажды заметил, что некоторые сигналы, связанные с электрошоком, передаю ей менее охотно. Видимо, вначале система обнаружила, что моя активность снижается после депрессиогенных ритмов, и стала применять их всякий раз, когда я начинал передавать ей сигналы шока. Надо признать, что она выучилась этому молниеносно. Полагаю, она также нащупала ритмы, вызывающие у меня состояние, близкое к эпилепсии. Помню, несколько раз я ненадолго терял сознание и даже был у врача. Врач что-то говорил о переутомлении, но это ерунда. Впрочем, она вычеркнула это из своего репертуара, потому что, находясь в таком состоянии, я вынужден был прерывать работу, а ведь я для нее единственный источник информации о нашем мире. Интересно, когда она начнет меня поощрять (состояния эйфории?) за удлинение времени работы с нею.
Я заранее принял некоторые меры предосторожности. Установил автомат, отключающий систему через определенное время. Считаю, что это было необходимо, так как, если б она синтезировала нужный ритм, я оказался бы в положении крысы в классическом эксперименте с самовозбуждением и повторял бы эксперименты до бесконечности, награждаемый за это достаточно эффективно. И в конце концов умер бы перед экраном от истощения. Конечно, это преувеличение (ведь существует воля), но пример с крысой достаточно убедителен..."
Следующая запись:
"У меня была Эльси. На нее это действует гораздо сильнее. Я специально давал системе импульсы с разрядами. Мне мир перестал нравиться через несколько минут, Эльси же была в таком состоянии, что я вынужден был прервать эксперимент и отвезти ее домой. Конечно, я не сказал ей ни слова, зато выслушал все, что можно услышать от женщины в таком состоянии. Я запретил ей приходить в лабораторию и решил блокировать вход в сверхсистему. Не исключено, что когда-нибудь после такого сеанса Эльси могла бы покончить с собой. Разумеется, можно ликвидировать экран и выключить звук, но не для того я стал манипулянтом".
Он перелистнул несколько страниц. Он помнил эти записи и знал, что было дальше.
"... конечно, в рапорте Опекуну я не сообщил всего. Даже самая совершенная мнемотронно-перерабатывающая система, каковой является Опекун, не в состоянии предвидеть всех последствий. Норт и другие слепо верят в него, но, несмотря на то что Опекун представляет собой самообучающуюся систему, контролируемую Всемирным Советом, он был создан на конкретном этапе развития человечества, когда еще не было сверхинтеллектных систем. Кроме того, я слишком долго работаю с самообучающимися системами и отлично понимаю, что какой-либо контроль над столь сложным, охватывающим весь мир комплексом, как Опекун, по меньшей мере иллюзорен.