Скача по Пиренеям перемен,Проплыв до Рейна следствий от Ла-МаншаПричин, жуёт свой солнечный пельменьВ моём боку свербящая Ламанча.Светило льёт свой призрачный восторгНа город грёз не шатко и не валко.Дорога, не ведущая в острог,Стократ длиннее, чем её товарка.Над Барселоной реет алый стяг.Ты сладко спишь на снежной пелене иМотаешь сны о горних волостях,Где не нужны ни мы, ни Пиренеи.Там средь камней небесных сердолик -Как лошадь императора в Сенате,И Бог, членистоног и сердолик,Имеет вид Христа на Росинанте.
Ершалаим
Ершалаим – дождём на Шербур Леграна:«Цекуба», стрихнин, калитку на ключ закрыли,Пепел – Пилату, звёздная пыль легла наЖёлтые
кудри ангелам и за крылья.Красен курган, да крест на нём не по ГОСТу –Он ни в Клио не вечен, ни под Селеной:В вещей тоске с заброшенного погостаВ небо глядит, в Сикстинский плафон Вселенной.Люди и камни, видимо, лишь наброскиК иконостасу Медичи, коль в их бельмахНе опочил Гомер, а в морщинах – Бродский, -И ни трески, ни мысов, ни колыбельных.Ни кораблей, ни списков – как ты хотела;Струнами сплёл Сиятельный МногоженецСмешаны с хором фурий «Chelsea Hotel`а»Бас Леонарда с блюзовым хрипом Дженис.Но ночному июньскому небу ДжоплинКоэн и Co. – иудины тетрадрахмы;Начав с нагого ланча, закончат воплемВышедшие в дорогу бродяги дхармы.Сядет под древом снятый с креста Всевышний,Раскрыв Книгу Жизни, как «Илиаду» Шлиман –Не разглядит за декоративной вишнейЗвёзды и нимб луны над Ершалаимом.
Реликтовый блюз
Сырой Борей витийствовал за ржавой водосточной трубой.Вселенная болталась на подгнившем одиноком гвозде.Заря играла клезмер на границе между мной и тобой.Ракитовые заросли палили по падучей звезде.Сырой Борей витийствовал за ржавой водосточной трубой.Вселенная болталась на подгнившем одиноком гвозде.Заря играла клезмер на границе между мной и тобой.Ракитовые заросли палили по падучей звезде.Богиня на блакитном небосклоне зажигала февраль.Гандхарвы с лепреконами свирели в разрывную свирель.Деревья свирепели, уносимые тайфунами в рай.Рога Иерихона пробуждали сиволапых зверей.По сонным рекам и хайвеям пролегал Естественный Путь.В воздушных шариках Незнайки созидался адовый груз,А в перегонных Фауста шкварчала философская ртуть,И Мефистофель подвывал ей мимо нот реликтовый блюз.
Чинук
Кружим над Сагарматхой. Размах крыльев Чинука –Ни процента неба и сто от ветра.Я искал вертолёт поломанный. Починю-ка, –Думал, – его и себя, – и не ждал ответаНа вопрос, который не смог поставить.Смесь не остывшей бумаги и никотинаОпустилась на мою скатерть. Та ведьК чужим сигаретам всегда терпима.То, что прилетело с улицы, у лицаМоего проплывало таким же табачным дымомДа газетной новостью, – у лосяВ зоопарке рога стали дыбом.Вероятно, Чинук – это что-нибудь по-индейски,Вроде Большого Воздушного Змея или поменьше.Такой большой должен быть, наверно, и детскийТакой, что в него не войдёт ни моей вещи.Разделённой Любви куски сходятся там, где шпал ось,Где за далёкой ставней видны лишь шторыНе одной шестой или что от неё осталось,А всего, что я видел. Не знаю, – экрана, что ли.В тех краях мы наивней, да и вода проточней,Кружим над Катманду, там к Шанкару с ситарьим воем,Там до Лхасы… пешком… или даже юго-восточней…Если за Лхасой и Ерусалимом вообще есть живое.
Лунный камень
По античным перилам взбежал на чердак левкой,Пауки на страницах Гюго бьются в двери собора лбом,Сикстинский Творец в разбитые окна – призрачно и легко,Вот ты какой – бег луны, зелёной на голубом.Опустите же синие шторы, – как пел Булат Окуджава,Разоблачите луну от туманного платья дней –Я не знаю, как дальше жить, но уверен, что оку Джа воВсяком случае и в свете звёзд всё куда видней.Звонница без Квазимодо пуста, но как сретенские благовестыНа окне «Лунный свет» Дебюсси, под окном песнопенья пьянчуг –Сказки венского леса, карнавальный наряд невесты,Ранние Чиж и Васильев, поздние Цой и Шевчук.Что мы оставим им здесь? – лишь корабли-облака даМодильяни твоей ладони на Рерихе моих век…Вот и кончился Воландов бал, началась блокадаПортом пяти морей города на Неве.А по-над убийством Павла летит золотая радуга,А как на крови Александра – червивые рты воробьёв:Вот те вся кипячёная грязь, вот те вся ледяная Ладога –Путь туда и сюда от слуги двух господ до хозяина двух рабов.Так прости ты меня, небожителя, братец Каин –Видно, то была худшая в нашей отаре овца,Раз она положила на общее сердце кинжал и камень,И мне далеко до тебя, как лошади до овса.Че Гевара на красной футболке – флаг Хемингуэевой Кубы –Схвачен в четверо рук, равно в четверо ног простыня;Переплавить луну в серебро, влить в твои несказанные губы:Прости меня… …мы утонем, едва не доплыв до Утопии,С лунным камнем на шее вдоль сердца, с распятием поперёк,Причащая друг друга касанием сонных ресниц в плесневеющей топи иГоречью пыли в снегу и слезах, что Мор для нас поберёг.
Экклезиаст
Там, где цветёт пьянящим зелёным роза пустынь – пейот,
Где краток и облачен день, а ночь – вообще микроб,Под незримой защитой Того бессмертного, кто не пьёт,Мы летели, как рюмки в стену, к лучшему из миров.Кедр, кипарис, олива и пальма смотрят сквозь тень крестаНа злое прыщавое небо в пергаментных облаках.Над посеребрённой снегами тайгою крылом клестаРаспластаны ласты Кассиопеи на каблуках.Голубым парусам заката, клубничным его китамВовек не изведать забот родившихся на мели,Где в футлярах гниют гитары под ласковый плеск гитанИ прибит деревянный зной гвоздями к лицу земли.Горит в абрикосовой мгле пионерским костром восток.Подпирает плечами космос античный энтузиаст.На заплаты и лепестки разрывает слепой восходНе вписавшийся в полукруг квадратный Экклезиаст.
Вид с балкона
Вид с балкона: осенний балЛистьев, бензоколонка «Shell»,Ветер рьян, и пустует бар.Non, je ne regrette rien, mon cher.Чёрный грайм и трамвайный джаз,Враний грай, воробьиный визг…Первый лёд лёг как верный шансСбацать первый в сезоне твист.Двадцать первый в сезоне шах!За щекой, как припухший флюс –Строчка Пригова, а в ушах –К смерти приговорённый блюз.После станет сердца цеплятьОголтелое кабаре,И зима, как в той песне, – глядь! –Вся в опале и кабале.Вгрызся в голову короед,В воспалённых глазах плакат:Кавалерия королевНа пергаментных облаках.Это будет не скоро. Днесь –Кислый дождь и горчащий чай,Да лелеет молочный ДнестрСтеариновую печаль,И стремит по стремнине прочьСквозь озоновое окноСилуэты ушедших в ночь,Как когда-то – бойцов Махно.
Шторм
Приусмягнувшая [1] заря над штормящим Хвалынским моремКаплей крови в глазах твоих гаснет, нежных и так печальных.Дирижёр дирижаблей, ветер державы нездешней, голем,Оживлён человеческим горем, падает на песчаник.Он глумливо хохочет и плачет, лижет голеностопыНам с тобою, и оползни в пиктограммах в кольце тумана.Преклоняет маяк перед нефтевышкой колена, чтобыСтать аквариумом в сухом подсознании океана.Расплывается в сточной канаве, как кровяная клякса,Волчья ягода Марс, утопает, глухо прилежно стонет…Осознавший шальную радость ни в чём никому не клясться,Кипарис, перекручен нордом, чернеет, как римский стоик.
1
«Приусмягнуть» (арх.) – «лишиться румянца».
Вавилонская библиотека
Борхес описывал рай как большую библиотеку –Его представление мало похоже на рай мещан.Тлеет воск, увядает роза, альт надрывает деку,Даруя обидно обыденный смысл непростым вещам.В воспоминаниях мавра о венецианском дожеТы повисла на люстре промежду пламенем и теплом:Невидима и свободна – что, в общем, одно и то же, –Фотокарточкой три на четыре вложенная в диплом.Мой обкусанный карандаш плывёт по тебе, как тропикКозерога ли, Рака ли – по arbeit macht frei и charmant.Мы встречаемся здесь же, в саду расходящихся тропок,Чтоб рвануть автостопом в нирвану, как пустота в шалман.Мне кажется, это здесь: на Луне – в неземном подвале, вОкрестностях Марса – на пыльном заоблачном пустыре…Мы спрячемся под философский камень, как бет под алеф,Перед тем как повеситься на рассохшемся костыле.
Regina Coeli
Фессалийская нимфа, правнучка Океану,
Мегера для Зевса, Евтерпа для Прометея –Ева со взглядом Лилит, с овалом лица КиануРивза, наследница всех жемчугов Протея.Миф о Вечном Невозвращении, точно «Шутка»Баха, но шлях Ириды в глазах всё уже;Где-то, в царстве Аида – мёртво, темно и жутко,Здесь же, в доме Эола – повсюду глаза и уши.В этом зеркале ты одна, не моя лимнада:Только тот, кто хранит имена от «Гомер» до «Моэм» –Ветер со вкусом аниса и лимонада –Разносит твоё «эгегей!» над Эгейским морем.Дочь пены дней и наместника в Тир-Нан-Оге;Люси из песни Леннона; Магдалина,Что растирает Христу розмарином ноги;Под камнем в ладони заглохшая мандолина.Вся в серебряных радугах, как Аристарх Лентулов,В хипповом прикиде из пламени, льда и снега –Жуй свой розовый хлеб, глуши свою политуру вМонастырском саду, опрокинутом Богом с неба.