HOMO Navicus, человек флота. Часть вторая
Шрифт:
Впереди Гибралтар. Не хочу. База НАТО. Враги. На горе – огромный бетонный водосборник. Платформа бетонная, на которой конденсат оседает. И воды хватает на город и корабли. Несмотря на то, что слева Африка. Пески, самум…
Не Севастополь, где вода до сих пор по расписанию.
Фотографируем.
Замполит рассказывает интересно. Уже двадцать две политинформации провел. Где идем, что за страны и люди вокруг. Исторические справки. Преимущества нашего строя. Мотаю на ус. Справки.
Да, лучше ночью.
Когда этот зам спит? Ну и сволочь! Скоро будет поздно!
Бискайский залив…
В Ла-Манше вода холодная… Скагеррак, Бельты. Нет, там холодно. Сейчас или никогда! Лучше бы, конечно, ночью. Но ночью страшно. И акулы… Нет, днем. И сейчас. У рулевого узнаю, сколько до берега. 10 миль. Ерунда. Я хорошо плаваю. Отпрашиваюсь у старшины команды покурить. Моя вахта ведь. Иду не на бак, а на ют. Зажег сигарету. Затягиваюсь. Сгорела до губ от одной затяжки… Волнуюсь. Выбрасываю окурок. Офицеров поблизости нет. Ну, вперед! Прыгаю за борт…
Вода обдала влажным теплом… Подольше продержаться под водой… Все, воздуха нет. Выныриваю. Корабль удаляется. Какая смешная у него корма и силуэт, когда смотришь снизу.
Грести, грести! Держать дыхание…
Корабль описывает циркуляцию, меняя курс в мою сторону. Маневр «человек за бортом». Заметили, суки… Это Васька, сигнальщик. Глазастый, сволочь!
Борт уже близко. Стопорят ход. Бросают круг. Я стараюсь отплыть подальше. Удается. Они спускают шлюпку. Что-то гремит над волнами. ГГС… Слышу только свою фамилию… И слово «спасем» среди матов.
Гребу саженками в сторону берега. Оторваться, забыть!
В шлюпке и замполит. На носу, со спасательным кругом. Хорошо гребут. Догоняют. Грести, не оглядываться… Круг шлепается где-то рядом… Сейчас вот! Не надо меня спасать! Ускоряюсь. К берегу. Прощай, служба! Зам что-то кричит… А пошел ты!
Хлопок. Потом хлопок и шлепок по воде. Впереди меня. Не обращать внимания! Плыву.
Что ж так больно вошло в затылок, как арматурина, горячая до невозможности? И глубоко так… Как больно… Что это? Я уже не плыву, барахтаюсь… И боль не стряхнуть, как того волкодава с загривка в детстве, когда я за соседскими яблоками лазил…
И голубое море вмиг стало красным, мутным, и сгустки красные клубятся в воде. И руки не слушаются, вялые стали. Сил нет. И больно. В шее, ближе к затылку.
И я, глотнув воздуха, погружаюсь вниз, к холоду. Немеют ноги и не слушаются руки… А солнце все дальше. Вода все холоднее. А я все глубже… Шлюпка снизу похожа на таракана с ножками-веслами. Не больше, чем 25 метров до нее. И желтые солнечные блики тускнеют, а воздуха все меньше. Пузырьки воздуха вверх изо рта мчатся… Зачем? За что?
А большой, последний, красноватый красный пузырь… И я – не я… Вдыхаю плотную соленую воду. Сознание меркнет. Очень болит затылок. И все вокруг красное. И черно. Воздуха! Рвет грудь!
Не врал замполит, что хорошо стре-ля-ет…
И темно. И холодно… A-а! Ма-ма…
Зам
Никто не всплывал. Первый разряд по стрельбе… «Сейчас кто-нибудь веслом ударит. Лучше б под руку ударили перед выстрелом. Надо ломать ситуацию».
– Гребем к борту, мужики… Флагшток с военно-морским флагом не ставить. Ему не поможешь…
Весла на воду! Правая – табань, левая – греби… Обе на воду! Раз-два-а-а… Навались!
Шлюпка ходко пошла в сторону корабля…
На столе, в командирской каюте – два стакана шила. Командир, не увидев флагштока и флага, все понял. Выпили, не чокаясь. Закурили. Пока спирт еще не «взялся», передали донесение. В донесении было написано: «В точке фи-лямбда матрос Петров при проведении общекорабельных работ выпал за борт, получив при падении травмы, несовместимые с жизнью. Принятые для спасения меры результатов не дали. Просим назначить пенсию семье. Гибель матроса Петрова подтверждаю. Командир в/ч. Замполит».
Командир с замом «надрались» по-черному, до блевоты… Зам еще голосил: «Да вот только узнает ли Родина-мать одного из пропащих своих сыновей…»
Старпом понимал и бдил. Бдили и остальные. Напуганный экипаж молчал и обеспечивал ход.
– Иваныч, лучше бы ты его форштевнем… Как жить?
– Надо было. Но ты ж у нас с пистолетом.
– А инструкция? А кто патроны выдавал? Я сейчас как Шарапов, когда Жеглов Левченко застрелил. «Место встречи изменить нельзя». И жалко, и надо. Мужик Петров хороший был, но изменник Родине…
И когда зам блевал в раковину командирского умывальника, одновременно прочищая пальцем слив, чтоб не забился, он старался не смотреть в зеркало. Не мог в глаза глянуть… Себе.
И все время вспоминалась прямая: мушка, прорезь прицела, аккуратно подбритый затылок Петрова… Хорошо старшина команды за подчиненными следит. Палец мягко пошел. На выдохе… Нижняя кромка волос… Под нее, как под «яблочко». И шлюпка тогда в верхней точке замерла…
– Иваныч, я ж не Тарас Бульба. Когда он своего Андрея. Им себя чувствую… Я ж с ним еще вчера в машинном отделении разговаривал. Шутили… Нормальный боец. Был…
Экипаж – одна семья! Экипаж – одна семья? Ну-ну… Экипаж… Одна семья…
К верному выводу зам с командиром так и не пришли… Это как теорема Ферма… Или бином Ньютона (а положительное, ей с любые). И кто есть кто и с каким знаком – неясно.
И кто эти знаки ставит.
Родина-мать с трактовкой согласилась, но наказала. Ну и что, что патроны списали, а с экипажа взяли подписку. Особый отдел не дремал. Пьянство командного состава на боевой службе. Такая была формулировка. Командир закончил карьеру на ПКЗ, зам – в ВСО. Говорят, спились оба. Не за стрельбу сняты. За слабость духа.