Хорги
Шрифт:
Александра вышла из машины, разминая ноги, пока этот человек не взобрался на заднее сиденье и не примостился там, где-то между осветителем, Игорем, «конвасом», штативом и еще бог весть чем. Потом села она – и «уазик» двинулся дальше.
– Недалеко – это докуда? – поинтересовался Саша. – До Черной Речки? Или до Осиновки?
– Совсем уже… близко. Налево свороток… – неуверенно, глухо вымолвил незнакомец. – Я покажу.
Саша кивнул.
Сзади воцарилось молчание.
Александра невольно вслушивалась
Странный человек. То ли испуган, то ли страшно растерян. Хоть бы словечко из вежливости!.. Нет, не то чтобы ее задевало это молчание. И не скуку дорожную развеять хотелось. Александра, скорее, пыталась даже не голоса расслышать, а понять, что такое – страх ли непонятный, предчувствие ли неведомое, – холодит ей шею. Или просто стылые вздохи осени прорываются сквозь брезент?
Да, осень. Эхо лета и грядущие раскаты снегопадов…
Александра вспомнила, как он стоял, чуть пригнувшись. Серые волосы, серый свитер. Ни кровинки в лице – как говорят, смертельно-бледный. Или это ночь и свет фар играли прихотливо?..
А интересно, что там, куда он спешит? Поселок? Станция? Его дом?..
Дорога опять металась впереди, и маячили сбоку деревья, словно чьи-то чужие блеклые лица приникали к стеклам – и отшатывались в испуге.
Александра начала дремать.
– Погоди-ка, – вдруг подал голос Саша. – Ты какой левый поворот имеешь в виду? Под «кирпич», что ли?
Крик, вой, рык в ответ!
Александра вскрикнула, падая лицом в ветровое стекло – Саша резко нажал на тормоз, – но успела подставить руку.
Кто-то сильно схватил ее за плечи. Неразборчивые крики сзади, надсадное дыхание…
Не помня себя, Александра вывалилась из машины. Следом вылетело длинное темное тело, мягко приземлилось в прыжке, распрямилось.
Это был их попутчик.
Он обернулся, и Александру ослепил серебристый неподвижный блеск его глаз.
Он вытянул руки – кончики пальцев фосфорически сверкнули… Фары вдруг погасли, будто он ударил по ним.
Александра вжалась в колесо. В машине кто-то взвизгнул, раздался крик:
– Волк!
Александра в ужасе оглянулась, но ничего не увидела.
Фары не горели, но темнее не стало. Все кругом было залито светом – однако не лунным.
Свет – бесстрастный, неживой, древний – словно бы исходил из глубины тайги, пробирался сквозь деревья, как бы окутывал людей, ощупывая их…
Тот человек все еще стоял, глядя через плечо. Тени и бледный свет играли на его лице, и, почудилось, уши его заострились, рот свела судорога. Наконец верхняя губа его приподнялась, он что-то прорычал – позвал, окликнул кого-то?
– Хор-р-рги!!.
И люди услышали, как тайга, а может быть, черные провалы небесные, только что затаенно-молчаливые, вдруг отозвались; слаженно:
– У-у-у-о-о!..
Незнакомец, крутнувшись вокруг себя,
– Волк!
Александра безотрывно смотрела, как человек на границе света и тьмы пал на четвереньки, по-звериному, еще раз обернувшись, исторг:
– Хор-рги!..
Прыгнул – и сгинул в тайге.
Какое-то время еще колебалась на асфальте, словно бы потеряв своего владельца, тень настороженной человеческой фигуры, потом исчезла и она.
Белое сияние внезапно погасло, и вновь завладел округой темный морок ночи.
Александра заглянула в приемную Института Экологии и облегченно вздохнула: Тамары не было на месте. Редкая удача! Теперь есть шанс спокойно поговорить с директором. А то Александра заметила: стоит ей прийти к Овсянникову, как его секретарша с интервалом в две минуты: «Валерий Петрович, вы на такое-то время вызывали такого-то!», «Валерий Петрович, срочно просит приема такой-то!», «Валерий Петрович, Москва на проводе!..»
Впрочем, Валерий Петрович и сам замечал, что приходы Александры «активизируют» Тамару. «Ревнует, что ли? – пошучивал печально. – Эх, был бы повод…»
Повод у Тамары, несомненно, был: вот уже лет пять Овсянников откровенно и в то же время, очень галантно домогался Александры, но пока ему удалось завладеть лишь ее искренним расположением. Однако, как это часто бывает с женщинами, Александра ценила его беззаветное поклонение гораздо более, чем позволяла признаться даже самой себе, а потому сейчас, внезапно войдя в его кабинет и не увидев привычной радости на лице хозяина, замялась в дверях.
Впрочем, Валерий Петрович тут же вскочил из-за стола и бросился к ней:
– Сашенька, милая! Наконец-то! Сто лет тебя не видел, утешение ты мое! Такая тоска на душе, не представляешь.
Что-то дома опять? – виновато спросила Александра. Конечно, совесть ее была спокойна перед Светланой Овсянниковой, но все же, зная и о ее лютой ревности, а не только о безобидной Тамариной, она частенько чувствовала себя неуютно.
– Да я уж привык! – отмахнулся Валерий Петрович.
– А почему такое лицо? А худой какой стал! – оглядела его Александра.
– Мы слишком давно не виделись, Сашенька. Я уж больше месяца не живу, а существую. Беда!
– Что за беда?
– А то, что приехали два человека… с министерской проверкой… и погибли! А с ними мой сотрудник, который их сопровождал.
– Как?.. Как же? Авария, что ли?
– Случай на охоте, как у Чехова. Или у него – драма на охоте? Нелепая история, никак не могу очухаться.
– А что их на охоту понесло? – недоумевала Александра. – Ну, приехали проверять – так и проверяли бы. Развлекались, что ли? А трезвые были?