Хорошая девочка должна умереть
Шрифт:
У Пиппы скрутило живот; еще чуть-чуть, и ее вывернет прямо на дорогу.
Она согнулась пополам, дыша через силу. Пакетик в руках хрустнул. Ждать невозможно. Пиппа, спотыкаясь, перешла на другую сторону дороги под прикрытие деревьев. Потянула за край пакетика, безуспешно пытаясь открыть его, потому что пальцы были в крови…
В поту. Это всего лишь пот.
Она вытащила длинную белую таблетку, непохожую на те, что были прежде. С одной стороны виднелось три насечки и слово «ксанакс», с другой насечек было две. По крайней мере, не подделка. Неподалеку залаяла собака. Пиппа торопливо разломила таблетку и закинула половинку в рот. Там уже скопилась слюна, поэтому удалось проглотить лекарство всухую.
Пакетик Пиппа сунула под мышку. Еле успела: из-за угла появился прохожий с маленьким белым терьером на поводке. То была ее соседка Гейл Ярдли.
— О, Пиппа! Не ожидала… — Гейл окинула
— Со всеми бывает, — ответила Пиппа, не меняя выражение лица.
— Да, наверное, — неловко рассмеялась Гейл. — Не буду тебя отвлекать.
Она отошла. Пес задержался на секунду обнюхать кроссовки Пиппы, затем поводок дернулся, и терьер заковылял за хозяйкой.
Пиппа свернула в ту сторону, откуда пришла Гейл. Горло саднило — таблетка оцарапала слизистую. Появилось новое чувство — вины. Пиппе не верилось, что она опять ходила к Итону.
Сегодня уж точно был последний раз, пообещала она себе, шагая к дому. Однозначно. Самый последний.
По крайней мере, удастся выспаться. Скоро наступит неестественное спокойствие, укроет ее теплым одеялом, и челюсти наконец удастся разжать. Да, сегодня она выспится. Обязательно.
Психотерапевт в самом начале прописал ей курс валиума. Однако вскоре, как ни умоляла его Пиппа, отменил таблетки. Она до сих пор могла точно повторить его слова: «Вам нужно найти другой способ справляться с напряжением и стрессом. Лекарства в долгосрочной перспективе лишь затрудняют борьбу с посттравматическим синдромом. Вам они, Пиппа, не нужны, вы справитесь без них».
Он ошибался. Лекарства ей нужны, нужны как никогда, без них не уснуть. И все же Пиппа знала, что он прав — она делает себе только хуже.
«Самое эффективное лечение — это разговорная терапия, поэтому нам стоит встречаться каждую неделю».
Она старалась как могла, но после восьмого сеанса сказала, что ей намного лучше. Мол, теперь все хорошо. Родные ей поверили. Даже Рави поверил. Пиппе же казалось, что если она придет еще хоть на один сеанс, то сдохнет. Как о таком вообще можно говорить вслух? В мире не существует подходящих слов.
С одной стороны, она могла совершенно искренне сказать, что не верит, будто Стэнли Форбс заслуживал смерти. Он должен был выжить, и Пиппа всеми силами старалась его спасти. То, что он сделал в детстве, было не так уж непростительно — его заставили. Он учился, работал над собой, пытался искупить вину — Пиппа верила в это всем сердцем. А еще испытывала ужасное чувство вины за то, что привела к нему убийцу.
И в то же время она верила в совершенно другое. Эта мысль пришла изнутри; может, из души, если таковая имеется. Несмотря на то, что Стэнли был ребенком, именно он стал причиной смерти сестры Чарли Грина. Пиппа спрашивала себя: если бы кто-то выбрал Джоша и отдал его убийце, чтобы тот умер самой мучительной смертью, какую только можно представить, неужели она не стала бы мечтать о правосудии, не стала бы годами выслеживать преступника? Ответ был очевиден. Она знала, что сделала бы это без малейших колебаний: убила бы человека, который отнял у нее брата, и неважно, сколько времени это заняло бы. Чарли прав: они одинаковые. Они могли бы понять друг друга, потому что… похожи.
Поэтому Пиппа не могла обсуждать случившееся ни с врачом, ни с кем-либо еще. Это невозможно, совершенно немыслимо. Отсюда и мучения: ее разрывало надвое, и не было никаких способов сшить себя воедино. Исключено. Никто не поймет ее, кроме разве что… Чарли.
Пиппа сбавила шаг, глядя на дом впереди.
Чарли Грин. Вот почему так важно его найти. Однажды он помог ей, объяснил, что правильно, а что нет, и кто решает, что означают эти слова. Может… может, если поговорить с ним еще раз, он поймет. Он единственный, у кого это получалось. Видимо, он нашел какой-то способ примириться с совестью — значит, способен рассказать о нем и Пиппе. Он покажет ей, как все исправить, как вновь собрать себя воедино.
Впрочем, вряд ли это поможет: с одной стороны, ее рассуждения не были лишены логики, с другой — в них начисто отсутствовал смысл.
В кустах на другой стороне дороги раздался шорох.
У Пиппы перехватило дыхание, она резко обернулась, пытаясь разглядеть в темноте силуэт человека. В завываниях ветра слышался голос. Там кто-то есть? Прячется, следит за ней? Вдруг это Чарли?
Она прищурилась, пытаясь разглядеть хоть что-то в мешанине веток и листьев.
Нет, там никого нет, не надо глупить. Просто очередной кошмар, живущий в ее голове. Она теперь шарахается от каждой тени. Видит то, чего нет.
Пиппа подошла к дому, оглянувшись всего один раз. Скоро таблетка избавит ее от лишних страхов. И от остальных эмоций.
В первую очередь следует оговорить важный момент: время смерти можно оценить лишь приблизительно. Ни один патологоанатом не способен, как в кино, назвать конкретный час и минуту. Существует три основных показателя, которые используются для определения давности наступления смерти. Их надо проверять непосредственно на месте преступления, в идеале как можно скорее после обнаружения трупа. Как правило, чем раньше найдут погибшего, тем точнее удастся определить время смерти[1].
1. Трупное окоченение
Сразу после смерти мышцы тела расслабляются. Затем, примерно через два часа, тело уплотняется из-за накопления в мышечных тканях кислоты[2]. Это и есть трупное окоченение. Оно начинается с мышц челюсти и по шее спускается вниз к конечностям. Процесс обычно занимает от шести до двенадцати часов, сохраняется в течение некоторого времени, затем, через 15–36 часов после гибели, постепенно сходит на нет[3]. Степень трупного окоченения позволяет вполне точно определить время смерти. Однако есть несколько факторов, которые могут повлиять на скорость процесса: в частности, температура окружающей среды. Теплый воздух увеличивает скорость окоченения, холод — значительно замедляет[4].
2. Трупные пятна
Трупные пятна — это результат оседания крови внутри тела под воздействием силы тяжести[5]. Кожа в местах скопления крови приобретает красно-фиолетовый оттенок[6]. Трупные пятна появляются через 2–4 часа после смерти, постепенно становятся более выраженными и приобретают максимально яркий окрас через 8–12 часов с момента гибели[7]. Выраженность трупных пятен означает, что если надавить на окрашенную кожу, цвет поблекнет (примерно такой же эффект наблюдается, если надавить себе на руку)[8]. На этот процесс также влияют различные факторы, например, температура окружающей среды и изменение положения тела.
3. Посмертное охлаждение
Посмертное охлаждение — процесс понижения температуры трупа. После смерти тело начинает остывать, принимая температуру окружающей среды (причем неважно, где именно находится тело)[9]. Как правило, организм теряет около 0,8 градуса в час[10]. На месте преступления, помимо наблюдений за степенью окоченения и трупными пятнами, судебно-медицинский эксперт обязательно измеряет температуру тела и окружающей среды, чтобы примерно рассчитать время, когда убили жертву[11].
Итак, время смерти можно определить лишь приблизительно, но патологоанатом способен сделать заключение о предположительном времени смерти.
Глава пятая
На нее смотрела смерть. Настоящая, неприукрашенная, как есть: с багрово-пятнистой кожей и жутким белым отпечатком ремня на шее. Наверное, в какой-то степени это даже забавно. Забавно в том смысле, что если размышлять о смерти слишком много, рано или поздно сойдешь с ума. Все мы в какой-то момент закончим так же, как покойники с фотографий на криво слепленной странице сайта про разложение трупов, который изучала Пиппа.
В правой руке она держала карандаш и делала в блокноте пометки. Что-то подчеркивала, что-то выделяла. Дописала ниже еще одно предложение, изредка поглядывая на экран: «Если тело кажется теплым, но успело окоченеть, с момента смерти прошло от трех до восьми часов».
— Это что, покойники?!
Голос пробился сквозь наушники. Пиппа вздрогнула, сердце скакнуло. Она спустила наушники на шею, и в уши хлынули звуки. За спиной раздался знакомый вздох. Наушники отсекали почти весь посторонний шум, поэтому Джош частенько брал их без спросу, чтобы поиграть за компьютером, «не слыша маминых нотаций». Пиппа щелкнула мышкой, переключаясь на другую вкладку. Остальные, впрочем, были немногим лучше.