Хорошая работа
Шрифт:
— У вас тут часто бастуют? — спросила Робин, пытаясь сменить тему разговора.
— Теперь нет, — ответил Уилкокс. — Рабочие знают, откуда на их хлебе берется масло. Они смотрят по сторонам и видят заводы, закрытые в последние несколько лет. Они знают, сколько кругом безработных.
— Вы хотите сказать, что они боятся бастовать?
— А зачем?
— Ну, не знаю… Но если им захочется? Например, чтобы подняли зарплату.
— В нашей отрасли очень сильна конкуренция. Из-за забастовки мы погрязли в долгах. Руководство отделения может попросту нас закрыть. Люди об этом
— Отделения?
— Отделения инженерного и литейного дела «Мидланд Амальгамейтедс». Мы принадлежим этой компании.
— А я думала, что владельцы — Принглс и сыновья.
Уилкокс рассмеялся грубоватым лающим смехом.
— Что вы, семейство Принглс давно уже вышло из дела. Они заработали свои денежки и самоустранились, когда все еще шло отлично. После этого компанию дважды перепродавали. — Он снял с полки картонную папку и передал ее Робин. — Здесь диаграммы, показывающие нашу долю в корпорации, и схема управленческих структур компании. Вы разбираетесь в производстве?
— Совершенно не разбираюсь. Разве не в этом главная цель?
— Цель чего?
— Программы Теневых Резервов.
— Разрази меня гром, если я понимаю, в чем ее цель, — злобно буркнул Уилкокс. — По-моему, это просто рекламный трюк. Вы ведь преподаете английскую литературу, не так ли?
— Да.
— Что именно? Шекспира? Поэзию?
— Ну, я читаю первокурсникам лекции по…
— В средней школе мы сдавали «Юлия Цезаря», — перебил Уилкокс. — Учили наизусть огромные куски. Я его ненавидел. Преподавал нам надутый южанин, который все время подъё… издевался над нашим акцентом.
— Я занимаюсь романом девятнадцатого века, — пояснила Робин. — И женской темой.
— Женской темой? — переспросил Уилкокс с явным неодобрением. — Это еще что такое?
— Женская проза. Изображение женщины в литературе. Феминистская критика.
Уилкокс засопел.
— И за это дают ученые степени?
— Я читаю не всему курсу, — неохотно уточнила Робин. — У меня факультатив.
— По-моему, слишком примитивный, — сказал Уилкокс. — Впрочем, для девушек сойдет.
— У меня есть и юноши, — возразила Робин. — Кстати, текстовый материал очень трудный.
— Юноши? — Уилкокс презрительно скривился. — В смысле педерасты?
— Нет, совершенно нормальные, приличные и интеллигентные молодые люди, — ответила Робин, стараясь справиться с раздражением.
— Тогда почему они не изучают что-нибудь полезное?
— К примеру, инженерное дело?
— Это сказали вы, а не я.
— Вы действительно хотите, чтобы я вам объяснила? — спросила Робин и вздохнула.
— Ну, если вы хотите сами.
— Потому что их больше интересуют мысли и чувства, чем то, как работают машины.
— И каков же доход от мыслей и чувств?
— А разве деньги — это единственный критерий?
— Если есть лучше, то он мне неизвестен.
— Как насчет счастья?
— Счастья? — растерянно повторил Уилкокс. Впервые за время разговора он был сбит с толку.
— Да, счастья. Мне мало платят, но я счастлива своей работой. Или буду счастлива, если мне удастся ее получить.
— А в чем проблема?
Робин объяснила, в каком
— Вы хотите сказать, что их работа закреплена за ними пожизненно? — не поверил он.
— Ну да. Но в будущем правительство намерено отменить постоянные штатные должности.
— Вот и правильно.
— Но это же жизненно важно! — возмутилась Робин. — Это единственная гарантия свободы научной мысли. И именно это было одной из причин нашей забастовки на прошлой неделе.
— Погодите-ка, — перебил Уилкокс. — Вы выступали в поддержку пожизненных должностей других преподавателей?
— В том числе, — кивнула Робин.
— Но ведь если их нельзя уволить, там никогда не найдется места для вас, будь вы хоть в сто раз лучше.
Эта мысль уже приходила в голову Робин, но она отгоняла ее как непорядочную.
— Это принципиальный вопрос, — сказала Робин. — К тому же, если бы не сокращения, у меня уже была бы постоянная работа. Мы бы набирали больше студентов, а не меньше.
— Вы думаете, университетам следует беспредельно расширяться?
— Не беспредельно, но…
— Настолько, чтобы вместить в себя всех желающих заниматься женской темой?
— Если вам угодно, можете считать именно так, — ощетинилась Робин.
— А кто платить будет?
— Вы все сводите к деньгам.
— Именно этому и учишься, занимаясь бизнесом. Кто это сказал: не бывает бесплатного сыра?
— Не знаю, — пожала плечами Робин. — Какой-нибудь экономист правого толка, я полагаю.
— Кто бы он ни был, с головой у него все в порядке. Где-то я это вычитал: не бывает бесплатного сыра. — И он снова лающе засмеялся. — Кому-нибудь обязательно приходится платить по счетам. — Он взглянул на часы. — Что ж, пожалуй, пора показать вам мои владения. Подождите меня пару минут, хорошо? — Он встал, снял пиджак со спинки стула и просунул руки в рукава.
— Разве я не должна повсюду вас сопровождать? — спросила Робин, вставая.
— Не думаю, что вы сможете пойти со мной туда, куда я собрался, — возразил Уилкокс.
— Ох, — спохватилась Робин и покраснела, но быстро собралась с мыслями. — Не могли бы вы показать мне дорогу в дамскую комнату?
— Я попрошу Ширли проводить вас, — ответил Уилкокс. — Встретимся здесь через пять минут.
Боже милостивый! Не просто лектор по английской литературе, даже не лекторша по английской литературе, а продвинутая лекторша-феминистка с левыми взглядами! Вик Уилкокс сбежал в директорский туалет и укрылся в нем, как в убежище. Это была большая, сырая и промозглая комната, в лучшие времена щедро оборудованная мраморными раковинами с медными смесителями, но уже давно требовавшая капитального ремонта. Уилкокс стоял возле писсуара и остервенело писал на белую керамическую стенку с разводами от текущей с труб ржавой воды. Что, черт возьми, он будет делать с этой бабой каждую среду на протяжении двух месяцев? Стюарт Бакстер, должно быть, совсем рехнулся, если прислал ее. Или это заговор?