Хорошие девочки плачут молча
Шрифт:
— Я люблю тебя, Марго. И если бы я хотел детей, то, уверяю, они бы у меня были. Но мне нужна ты, пойми это уже и не терзайся. Не плачь, иначе я всё брошу и отправлю тебя в санаторий. И сам поеду! Кстати, это хорошая идея. Мы здесь уже четыре года, а всё ещё не были в Карловых Варах. Давай съездим.
— Давай, — с готовностью согласилась я и снова улыбнулась.
Когда он был так близко, так смотрел на меня, я была готова на всё. Поехать хоть на Луну.
— Отлично, я куплю путёвки и через в пятницу вечером уедем.
— В эту? — ахнула я. — Но как же твоя работа?
— Я всё улажу, — прошептал он, наклонившись к моим губам.
И я забыла о тревогах. Сказка продолжалась, можно было отложить всё остальное на потом.
Шанс побыть вместе с мужем я упустить не могла, потому что если мои подозрения подтвердятся, мы больше не сможем быть вместе.
Я исчезну под любым предлогом. Отец поможет мне в этом.
Но это будет потом. Сейчас я принадлежу Михаилу, а он мне. И никакая сила не вырвет нас из объятий друг друга в ближайшую неделю.
Глава 11
Марго
Карловы Вары встретили нас тёплом и прекрасным южным веерком, который касался щёк, и в этом нежном прикосновении скрывалось обещание благодати.
Счастья. Тихого, семейного.
Я почувствовала себя значительно лучше уже на второй день. Даже если время от времени потягивал живот, старалась не обращать на это внимания.
Времени было слишком мало, ещё настанет пора уныния и тяжёлых решений, но сейчас мне не хотелось об этом думать.
— Ты хорошо себя чувствуешь? — спрашивал Михаил почти каждое утро, и я улыбалась.
Хорошо. Даже слишком. Я была просто счастлива.
— Я выгляжу так плохо? — парирование вопросом на вопрос спасало от прямого ответа. Я целовала его в губы и была беззастенчиво беспечна.
— Нет, ты будто светишься изнутри. Надо тебя побольше кормить, а то однажды, боюсь, тебя подхватит ветром и унесёт прочь.
Мы прекрасно проводили время. На пеших экскурсиях я очень уставала, но не отказывалась от них.
Курортный городок был тихим, даже несмотря на наплыв туристов, здесь можно было остаться наедине друг с другом, постоять на пешеходном мосту через маленькую речку, пройтись по узким улочкам и задержаться в тени высоких зданий, прижимаясь друг к другу и шепча милые глупости.
Мы остановились в гостинице, Михаил хотел, чтобы я прошла восстановительные процедуры в одном из санаториев, взялся даже уладить дела с липовой санаторно-курортной картой, но я отказалась.
— Здесь целебный воздух и воду можно попить. Не хочу ничего больше! — категорично заявила я, и спустя пару дней он успокоился.
Всё, что было связано, хоть в малейшей степени, с врачами и больницами, вызывало во мне дикий ужас. Я ещё успею с лихвой хлебнуть всего этого, отец, несмотря на мои просьбы повременить с лечением, был настроен решительно.
Мне еле удалось уговорить его подождать ту неделю, которую я выпросила у судьбы на эту поездку. Я обещала ему, что потом сяду в самолёт и ближайшим рейсом вылечу в Москву.
И больше никогда не вернусь к мужу. Даже если удастся добиться ремиссии.
Я легко дала это обещание, потому что не верила, что удастся. И не хотела верить.
Зачем мне такая жизнь: встречать каждый день со страхом, проходить унизительные и болезненные процедуры, если итог всё равно один?
Ещё когда была жива мама, один из лечащих врачей предупредил меня, чтобы я тщательно обследовалась каждый год. Мол, наследственное заболевание, если есть хоть малейшая склонность к нему, лечатся гораздо хуже, чем одиночные случаи.
Это была моя лебединая песня. Моё последнее лето вместе с ним. С тем, ради кого я с радостью забыла о своих проблемах и позволила себе быть счастливой без оглядки на завтра.
Но завтра наступило быстрее, чем я ожидала.
У меня был расписан каждый день нашего отпуска, я хотела объять необъятное, не упустить ни единого часа, быть настолько близкой с Михаилом, насколько это было возможным.
Мне хотелось, чтобы он запомнил меня здоровой, любящей, страстной. Живой.
Но однажды, на исходе четвёртого дня он куда-то вышел, сказав, что зайдёт в лавку при гостинице за каким-то сюрпризом для меня, а когда через два часа вернулся, по одному его взгляду я поняла, что всё кончено.
Время, отпущенное на беззаботную жизнь, истекло.
— Почему ты мне ничего не сказала? — начал он таким тоном, что я вжала голову в плечи.
Мне хотелось плакать, но глаза были сухими, а руки дрожали всё сильнее, в висках заколотились молоточки, выстукивающие лишь одно слово: «Поздно».
— Почему ты мне ничего не сказала?
Он повторял это снова и снова. Наверное, скакал пару раз, но у меня кружилась голова, а перед глазами мелькало его рассерженное лицо.
Тонкая линия рта, вертикальная морщинка на переносице, которую я так любила разглаживать указательным пальцем, говоря при этом милые глупости. Тогда он улыбался, но сейчас это не подействует.
— О чём?
Я почувствовала, что задыхаюсь и села на постель. Всё закончилось вот так, пошло и некрасиво.
Наверное, отец позвонил ему и обвинил в моей болезни. Он любил искать виноватых, так становилось легче.
— Ты знаешь, о чём! Собирайся, завтра с утра мы уезжаем в Прагу. Я уже позвонил и договорился о твоей госпитализации в госпиталь.
Он ходил по комнате, открыл сейф, пересчитал деньги, проверил паспорта. В его движениях я заметила несвойственную Михаилу нервозность. Они были резкими, отточенными, но какими-то избыточными.