Хорошие девочки плачут молча
Шрифт:
Конец лета выдался тёплым и солнечным. И мне хотелось верить, смотря в окно авто, что сегодня я не услышу плохих новостей.
— Не надо меня ждать. Пожалуйста! — попросила я Михаила, когда он заикнулся, что проводит меня до палаты. — Я здесь сама. Иди, тебе надо на работу.
— Только сразу звони.
— Позвоню, — кивнула я и даже улыбнулась, позволила себя поцеловать в губы.
Ответила на поцелуй, вложила в него всю любовь и нежность. Всю непокорность судьбе и надежду.
— Не сдавайся, обещаешь? — прошептал
— Ничего обещать не хочу, — ответила я, закусив нижнюю губу, и с горечью подметила вертикальную морщинку возле угла его губ.
Дальнейшие часы заставили меня нервничать сильнее, чем все события последних недель.
Я ходила по палате, оборачивалась на каждый шорох за дверью. Ничего не происходило. Все анализы взяли с утра, после их получения меня должен был осмотреть врач, но время тянулось ужасающе медленно.
Наконец в палату вкатили аппарат УЗИ. Настал момент истины. Тот самый, который я всеми силами отдаляла. Сейчас мне скажут вердикт, и я больше не смогу тешить себя иллюзией, что ошибаюсь.
— Почему меня не осмотрел гинеколог? — спросила я у персонала, на что седовласый врач, поправив очки на носу, ответил:
— Сначала мы хотели посмотреть результаты анализов, чтобы соотнести их с тем диагнозом, который был поставлен вам при выписке. Той, что вы нам предоставили.
Я кивнула и сглотнула вязкую слюну. Ком в горле причинял ощутимый дискомфорт, но я старалась держаться. Ради себя.
Потом ради близких.
Я обещала себе быть сильной, но сейчас грозила безутешно разрыдаться.
— Как давно у вас наблюдаются нерегулярные кровомазания? В анкете написано, что пару месяцев. А точнее можете вспомнить?
Тем временем медицинская сестра намазала мне живот гелем, и я вздрогнула от прикосновения головки аппарата к голому животу.
Сосредоточиться в последнее время стало сложнее, я трактовала этот симптом как подтверждение страшного диагноза. Отупела настолько, что почти не могла сконцентрироваться на работе.
— Недель пять, может, шесть. Не помню точно.
Аппарат всё возил по животу, доктор смотрел на монитор, вглядывался, морщил лоб, поправлял очки и молчал.
— А когда была последняя менструация?
Мне захотелось закричать, чтобы они перестали спрашивать одни и те же вопросы по кругу. Я уже говорила сестре в приёмном покое, что девять недель назад всё было как обычно. А потом я начала кровить нерегулярно.
— Раз в две недели у меня были кровомазания. То алые, то коричневые. Могли продолжаться три дня или неделю. Потом снова всё становилось хорошо, на какое-то время. Последние недели я чувствовала себя особенно неважно.
Врач кивнул и снова принялся разглядывать что-то на мониторе. Мне начинало казаться, что он просто не знает, как трактовать то, что там видит!
— Так, анализы ваши почти в норме, если не считать анемии средней степени тяжести, но это мы скорректируем, — сказал он наконец и убрал датчик. — Скоро я осмотрю вас на кресле.
— Вы так ничего и не скажете? Хотя бы свои подозрения? — я приподнялась на локтях и посмотрела мужчине в глаза.
Мне надоели эти недомолвки. Если бы я их хотела, то предпочла бы и вовсе не обследоваться!
— Это опухоль, да? Я кровлю из-за рака? Вы предложите выскабливание?
Вопросы сыпались один за одним. Я была достаточно осведомлена о том, как это бывает. Сейчас мне скажут, что надо подтвердить диагноз, а лишь потом говорить о нём с полной уверенностью.
Врач молча посмотрел на меня, потом вернулся на место, включил монитор снова и поставил датчик на мой ещё влажный от геля живот.
— Если это и опухоль, то она явно живая, — произнёс он наконец и включил какую-то кнопку. Я запомнила, что она была ярко-красного цвета. — У неё есть сердцебиение.
Глава 12
Марго
— Это точно? Такого не может быть! — всё время твердила я и чувствовала себя так, будто из-под ног вдруг ушла земля.
Как это странно и одновременно легко отказаться от прошлого, от будущего, выдуманного себе в таких подробностях, что начинаешь в него верить! И как оказалось сложно принять другую точку зрения!
Я не верила. Не могло этого быть, и вовсе не потому, что меня бы это не обрадовало, а только потому, что вот так не бывает.
— А кровь? У меня часто кровит, — спрашивала я снова и снова, когда из вены взяли ещё уйму анализов и прописали строгий постельный режим.
— Это угроза прерывания. К сожалению, она вполне реальна, — был мне ответ, и на этом всё.
Наверное, пока с меня было достаточно.
Я позвонила Михаилу сразу, когда освободилась. Примерно через часа два после того, как узнала неожиданную новость. Правда, немного омрачённую неясными прогнозами.
— Не скрою, пани Старицкая, положение очень серьёзное, — пояснял лечащий врач. — Позвольте говорить с вами откровенно.
Я кивнула. Знаю, сама чувствую, слишком большая слабость. И боли внизу живота. Несильные, но периодические, часы по их появлению можно сверять.
— Гематома большая. Но эмбрион вполне жизнеспособен. Хорошо, что вы попали к нам сейчас, через неделю-вторую могло быть слишком поздно.
Я снова согласилась, спрятав руки под одеяло. Они дрожали.
Хотелось впиться во что-то мягкое нырнуть под одеяло с головой и зажав край его в зубах, зажмуриться и погрузиться в сон. Когда проснусь, угрозы минуют, пронесутся как буря, и небо снова станет безоблачно-голубым.
— Мы начали колоть вам гормоны, это необходимо для поддержки.
Я соглашалась на всё. Подписывала не глядя ворох бумаг, только чтобы успокоиться и оправдаться перед самой собой: я сделаю всё, чтобы сохранить ребёнка.