Хорошие парни не всегда бывают первыми
Шрифт:
– Как вы себя чувствуете? – спросила Нина. – Судя по вашему лицу, вы достаточно близко к сердцу приняли смерть нашего якутского алмазодобытчика.
– Наверно, – согласился Дронго. – Я вообще плохо отношусь к любым преступлениям, особенно к убийствам. Это как вызов всему обществу, вызов нашему образу жизни, вызов мироустройству, если хотите, вызов Богу. Преступник сознательно лишает жизни другого человека, то есть меняет правила установленные Всевышним или природой, решайте сами, в зависимости от того, насколько вы религиозны. Но правила
– Когда его убили?
– Вчера ночью. Раньше я думал, что его убили ближе к утру, но теперь понимаю, что убийство произошло сразу после полуночи. Как раз в тот момент, когда мы с вами общались на палубе. Или немного позднее.
Она прикусила губу.
– Надеюсь, что вы провели свое время с гораздо большей пользой, – пробормотала она. И затем тихо добавила: – Мне не очень нравится, что я должна обращаться к тебе на «вы». Глупая конспирация.
– Пока не будем ничего менять, – попросил он. – Скажи мне, пожалуйста. Когда ты вчера от меня вышла, ты куда-нибудь заходила по дороге?
– Нет. Кажется, нет. Я сразу отправилась к себе в каюту.
– И по дороге никого не встретила в коридоре?
– Встретила. Этого эстонца Талвеста. Он еле держался на ногах. Напился вдрызг.
– Он прошел мимо тебя или ты увидел его издалека?
– Он был рядом со мной. Даже пытался меня обнять, но я увернулась. Прошла в свою каюту. А почему ты спрашиваешь?
– Мне нужно было знать, с кем ты могла встретиться в коридоре. Больше никого не видела?
– Нет.
– А утром ты выходила на завтрак?
– Конечно. У меня был зверский аппетит.
– И мой пиджак остался в твоей каюте?
– Ты можешь объяснить, что именно случилось? Почему тебя так волнует этот чертов пиджак?
– Меня он не волнует. Меня волнуешь только ты.
– Надеюсь, что это правда.
– Господин полицейский, – обратился сидевший за их столом Шакеев к Миго, – у вас раньше подобные убийства случались?
– Он не говорит по-русски, – сказал за полицейского Дронго, – но я переведу ему ваш вопрос.
Он задал вопрос Миго и, дождавшись ответа, перевел его Шакееву.
– Нет, – ответил Миго, – никогда раньше не случались.
– Вот видите, – покачал головой Шакеев, – как только сюда прилетела наша группа, сразу начались такие нехорошие события.
– Вы считаете, что убийца – кто-то из вашей группы? – сразу уточнил Дронго.
– Нет, нет, – быстро ответил Шакеев, отводя глаза, – я только спросил.
– В таком случае, я тоже могу у вас спросить. Вы ведь знали господина Северцова еще до этой поездки?
– Никого я не знал. Мне нужно было поправить расстроенные нервы, и врачи рекомендовали мне такую поездку.
– Нервы нужно лечить в Ессентуках, – посоветовал Дронго, – или в Кисловодске. А не лететь из-за этого через полмира в южные тропики. Вы ведь только недавно перешли работать в администрацию Кемеровской области? Только четыре месяца. И сразу решили отправиться в отпуск. Не слишком ли быстро?
– Кто вам сказал? – нервно спросил Шакеев. – У меня стаж больше двадцати пяти лет.
– Верно. И раньше вы работали в администрации Президента Башкирии. Кажется, вы уехали оттуда сразу, как только обнаружились хищения на их местном ювелирном заводе. Или я ошибаюсь?
– Я не стану отвечать на ваши провокационные вопросы, – гордо заявил Шакеев. – Я прилетел сюда отдыхать, а не вспоминать разные эпизоды моей биографии.
– Придется вспомнить, – жестко заметил Дронго. – Ведь вы уехали из Башкирии именно после того, как там обнаружили хищения на местном ювелирном производстве. Отсюда вывод – вы были и раньше знакомы с господином Северцовым.
– Может, и был, – сказал Шакеев, – мы все знали друг друга. Ну и что? Если я его немного знал, значит, я самый главный подозреваемый? Как раз наоборот, если я его раньше знал, значит, не мог его убить. Может, мы были даже друзьями.
– Предают только свои, – ласково напомнил Дронго, – есть такая известная французская поговорка.
– Это неприличная поговорка, – нахмурился Шакеев, – свои никогда не продают. Они защищают человека от несправедливых обвинений.
– Вчера вы публично признавались в ненависти ко всем ювелирам и евреям.
– А разве Северцов был евреем?
– Нет. Но его можно было считать ювелиром, ведь он был вице-президентом алмазной компании. Или вы ненавидите ювелиров через одного?
– Я ничего такого не говорил, – быстро сказал Шакеев.
– Говорили, – вмешалась Нина, – я все слышала. И вообще вы антисемит и ненавистник всех ювелиров.
– Не нужно мне такое говорить, – попросил Шакеев, – я прочто вчера не сдержался. Наверное, много выпил.
– А сейчас вы трезвый?
– Разве вы не видите.
– В таком случае честно скажите нам, зачем вы отправились в такую поездку. Только не рассказывайте про свои нервы. Мы вам все равно не поверим.
– Почему я не могу просто так прилететь на Таити? Разве обязательно, чтобы была какая-то цель?
– Если бы вы прилетели во Францию или Испанию, я бы понял ваше желание отдохнуть. Но лететь сюда почти сутки только для того, чтобы покататься на корабле, который вам тоже не очень нравится, это уже настоящий мазохизм.
– Почему вы решили, что мне не нравится на корабле?
– Это написано у вас на лице.
Шакеев взглянул на Слепакову. Та, сдерживая смех, кивнула.
– Я просто не переношу морскую качку, – ответил Шакеев.
– Давайте без дураков, – попросил Дронго, – и лучше отвечайте мне здесь, иначе потом вас позовут в полицию и снимут с круиза, – он конечно, блефовал, но Шакеев поверил.