Хождение по трупам
Шрифт:
Ну как объяснить ему, что я не могу судиться с ФБР? Если мы подадим в суд, Крайтон, стремясь оправдаться и одновременно прославиться, пойдет на все — и, коли еще не послал запрос в Москву, пошлет его обязательно, а коли послал, будет требовать скорейшего ответа. К тому же ФБР уже каким-то образом вышло на Яшин след в операции с динарами, незаконной по американским меркам, и шьет мне убийство Ленчиковых людей и убийство Стэйси. Сделай я выпад, покажи, что хочу их крови, — они еще больше захотят моей и, оказавшись в безвыходной ситуации, найдут из нее выход, который станет очень плачевным для меня. А я окажусь человеком, который, забравшись в горы, пытается выстрелом из пистолета вызвать сход лавины и тем самым победить стихию — забыв о том, что лавина погребет его самого.
— Мне надо подумать, Эд, ты не против? Пойми, я все же не американка, у меня вид на жительство, и здесь я недавно — и я прекрасно осознаю, что, если начну бороться с ними, они пустят в ход все средства, в том числе самые грязные. И еще я сознаю, что, несмотря на все разговоры о местной демократии, я всего лишь один маленький и бесправный человек, к тому же иммигрантка, к тому же русская, — а ФБР — огромная машина. И ко всему я боюсь, что этот процесс может похоронить мою карьеру, ты понимаешь?
— Это серьезный аргумент, Олли. Но мы должны это сделать — а как сделать это так, чтобы твоя репутация не пострадала, а только выиграла, — это моя задача. И мы выиграем, обязательно выиграем!
— Дай мне время, Эд, неделю, скажем.
Он пожимает плечами с видом непризнанного гения, явно недовольный моей нерешительностью, а ведь, казалось бы, изобрела я самые веские доводы.
— Хорошо, мы вернемся к этому вопросу через неделю. Сегодня двадцать второе февраля, и первого марта я жду твоего ответа. Но пока я посоветовал бы тебе побеседовать с Мартеном и заручиться поддержкой Голливуда — я понимаю, что вы все там конкуренты, но ведь ты виновата только в том, что родилась в России.
Если бы, Эд, если бы. Знал бы ты, в чем я виновата, — ты бежал бы сейчас отсюда до Нью-Йорка и ни разу не остановился бы. Но ты, к счастью, не знаешь — и потому толкаешь меня на процесс, который и меня похоронит, и на тебе поставит клеймо адвоката русской мафии, если ты, конечно, не откажешься меня защищать, когда все вскроется. Но, может, тебе и не страшно это клеймо — плохая реклама тоже реклама. К тому же денег ты на процессе заработаешь уйму — с меня, разумеется. И еще и книжку потом напишешь — что-нибудь вроде “Как я защищал русскую мафиози”.
Но сегодня ты ни о чем не догадываешься, хотя есть у меня опасения, что незнание твое может скоро завершиться. А пока — блажен в неведении…
“Дик, мне срочно нужен факинг Дик”, — говорю себе после ухода Эда и второго за день коктейля, потому что первый был перед его приходом. Тучи сгущаются все сильнее, и вот-вот грянет гром и обрушится на меня карающая молния американского правосудия, и, что самое обидное, этот пидор Крайтон сыграет роль Зевса — и пока этого не случилось, мне нужен чертов Дик, великий конгрессмен от штата Калифорния и, можно сказать, мой любовник.
Но его нет. Ни в калифорнийском офисе — где записали мои координаты, имя и кто я, и обещали вежливо, что он свяжется со мной, как только у него появится такая возможность, — ни по мобильному, который якобы у него всегда с собой и который он дал мне с таким видом, словно раскрывает важнейшую государственную тайну. И любезный Мартен не знает, где он, — и я, разумеется, не говорю все, что узнала сегодня утром, но прошу попробовать разыскать его и попросить перезвонить мне домой в любое время, хоть посреди ночи.
И тут вспоминаю, что он еще и номер пейджера мне дал, опять же строго засекреченного, — и оставляю оператору текст с просьбой передавать его каждый час в течение сегодняшнего дня. Текст простой и безобидный: “Мистер Стэнтон, прошу вас срочно связаться со студией Нью Уэй Синема. Оливия Лански”. И свои номера. Поймет — должен понять.
Сажусь и начинаю ждать его звонка, и периодически брожу по дому, прихватив с собой и мобильный, и радиотелефон — сама уже запуталась, у кого какой номер, так что пусть оба будут при мне, — и почему-то замирает сердце, когда звонок вдруг раздается.
— Да! — кричу счастливо — и потухаю, услышав на том конце провода, хотя между прочим мой телефон безо всяких проводов:
— Это Рэй Мэттьюз, Олли. Мы разговаривали позавчера, и я звонил вам раз десять в течение вчерашнего дня и несколько раз оставлял сообщение на автоответчике. Нам надо срочно встретиться, Олли!
— Я так не думаю, мистер Мэттьюз, — говорю холодно и твердо. — В любом случае, в ближайшие дни я не смогу уделить вам время — я очень занята. Но с удовольствием побеседую с Джимом Ханли, когда он изволит появиться, — и скажите ему, пожалуйста, чтобы сразу же мне позвонил.
— Я ведь уже сказал — Джим не сможет вам позвонить, Олли.
— Да, я поняла, что он уехал, — но он же вернется, верно? Вы же наверняка связываетесь с ним — так передайте ему, что я приняла его предложение и он останется доволен моим решением. И пусть отменит все текущие дела, если это возможно — я все компенсирую.
— Поговорите об этом со мной, Олли — я готов отложить все дела и не требую компенсации. Мне есть что вам сказать.
Он еще и заигрывает! Или делает это от отчаяния, понимая, что я его видеть не хочу. Вообще, он мне не нравится, уже заочно — голос у него наглый и самоуверенный, и очное знакомство мне не нужно. И ему лучше не пытаться меня шантажировать — если он, конечно, звонит за этим. Может, он просто узнал от Джима о том, что я выгодный клиент и что мистеру Ханли не удалось убедить меня его нанять на более долгий срок, — и вот теперь этот старается, считая себя лучшим психологом, чем его партнер, и надеясь навязать мне свои услуги.
— Всего хорошего, мистер Мэттьюз. Убедительная просьба больше мне не звонить.
И жутко возмущаюсь про себя тем, что он меня беспокоит, — в тот момент, когда вот-вот перезвонит Дик, а он, мать его так, все не звонит и не звонит.
А потом письмо привозят — я как раз у бассейна сижу с сигарой, в пижаме, с накинутым на нее полушубком, без парика, но в черном шелковом тюрбанчике, подчеркивающем белизну кожи и яркость накрашенных губ. И вижу, как тормозит у ворот машина с сине-оранжевыми буквами “ФедЭкс” на борту, аббревиатурой срочной международной и внутриамериканской почты. Судя по всему, ко мне, — хотя кому пришло бы в голову послать мне таким образом письмо? А впрочем, есть кому — Эд мне сегодня сказал что-то по поводу адвоката Яши, с которым он связывался несколько дней назад и просил прислать копию завещания, чтобы я с ней ознакомилась, потому что важные дела не дают мне возможности вылететь в Нью-Йорк и Яшин адвокат сказал, что отправит документы немедленно.