Хождение по трупам
Шрифт:
— Ну и? — спрашиваю, наконец прерывая его затянувшееся молчание, связанное, видимо, с самобичеванием и внутренними укорами.
— А это значит, что вы просили его последить за очень и очень серьезными людьми, и именно эти серьезные люди, угрожавшие вам, с ним и расправились. Они могли заметить его еще раньше, когда он за ними следил, а когда увидели в госпитале, узнали и пристрелили как собаку.
— Но мне никто не угрожал, Рэй, — отвечаю устало, показывая, что ничего не скажу. — Вы извините, но у меня сегодня важное дело.
— Я знаю, что у вас важное дело и уже заканчиваю…
— Что вы хотите сказать?!
— Я хочу сказать, что вы оказались в паршивой ситуации, Олли, — и когда нанимали Джима, еще не знали, насколько она паршивая, потому что не знали, с кем
— Вы слишком много себе позволяете, Рэй! — произношу с искренним возмущением, потому что этот факинг Шерлок Холмс бьет в самую точку. — Мы поговорили — а теперь сделайте одолжение и покиньте мой дом…
— Помогите мне, Олли. Просто скажите мне, кто эти люди, и я уйду. В таком бизнесе, как наш, нельзя прощать убийство партнера. Когда убивают партнера, надо послать к черту все дела и заниматься только этим делом — до тех пор, пока не найдешь убийцу. Иначе ты просто не можешь себя уважать…
— Я все понимаю, но я устала слушать ваши оскорбительные предположения по поводу меня и моих проблем, придуманных вами…
— И еще одно, — заявляет он, словно не слышал меня. — Вот этот листок, который лежал на столике в спальне. Конверт от “Федерал экспресс” с нью-йоркским адресом — адресом аэропорта, замечу, — и листок, из которого следует, что кто-то хочет получить с вас пятьдесят миллионов…
Ну разве я могла после этих слов его отпустить? Я просто замолчала, и не возмущалась больше, и не оскорблялась — и, если честно, вообще не знала в тот момент, как себя вести, курила и думала про себя, что глупо уже отпираться. Пошли я его сейчас подальше — и он продолжит копать сам и наверняка обратится в полицию, пусть лишь ради того, чтобы кое-что уточнить, и, если полиция узнает, что убили работавшего на меня Ханли и что мне кто-то угрожал, это уже будет плохо. А если еще и узнает, что кто-то требует с меня пятьдесят миллионов — сколько бы я ни отпиралась и ни твердила, что мистер Мэттьюз все придумал, только дурак не сопоставит этот факт с убийством Стэйси, и найденной на ее теле запиской с теми же сами цифрами, и самим фактом нашего близкого знакомства. И тут притянут меня, и мне придется выдать Ленчика, а если я выдам Ленчика, то он выдаст меня — и насчет того, кто я на самом деле, и кто мой муж, и откуда у меня деньги, и про Кронина тоже. И сразу станет ясно, кто послал к Ленчику киллера, — да даже и без этого я снова сяду, и уже не на десять дней, а, в лучшем случае, на десять лет.
Так что же мне делать-то? Рассказать ему все? И взять при этом слово, что он не будет обращаться в полицию за помощью? Но, с другой стороны, что он может сам-то сделать? Один против Ленчика и его банды, с которой он прилетит сюда сегодня, — что он сделает? Тем более что Ленчик после обстрела и смерти троих его людей вести себя будет по-другому — он должен понимать, что нанятый мной киллер заказ до конца не выполнил и ходит где-то рядом, а значит, Ленчик будет предельно осторожен. И особенно опасен — потому что бык, может, вычисляет плохо и мыслит не лучше, но уж пострелять-то способен, особенно если человек кажется подозрительным.
А смерть Ханли, конечно, на них. Вдруг вспомнила, что когда во время последней беседы с Ленчиком сказала ему, что знаю, кто есть кто, то есть кто он и кто его люди, и где они живут в Эл-Эй, и даже снимки их показала — у него в полиэтиленовых глазах мелькнуло что-то. И только сейчас понимаю, что он догадался, кто сделал эти снимки и кто их пас — наверное, пару-тройку раз Ханли попадался им на глаза, просто они не знали, кто он, а тогда, в ресторане, Ленчик вспомнил и допер. И он или кто-то из его людей увидел Джима, когда тот появился в госпитале, а дальше все было просто.
Что
Все равно этого я уже не узнаю. И не узнаю теперь, куда делся Джо: я же через Ханли его нашла и со смертью Джима отыскать уже не смогу. Так что выходит, что зря я его только нанимала и с таким нетерпением ждала, что он вот-вот выполнит мой заказ, — даже в тюрьме думала только об этом, говоря себе, что бог с ним, что я здесь, главное что я отомщу. А теперь выходит, что лучше было бы его не нанимать — потому что бессмысленная его стрельба привела к тому, что погибли три человека, смерть которых ничего не меняла. Кроме того, Ленчик в отместку убил Стэйси — и наверняка хочет и моей смерти, а с убийством тюменца у него вообще руки развязаны: кто теперь проконтролирует его и узнает, забрал он у меня деньги или нет? Никто, особенно если учесть, что он теперь обязательно должен меня убрать — и ради мести, и ради бешеного дохода в пятьдесят миллионов.
Так что же мне делать с этим Мэттьюзом?
Я посмотрела на него внимательно — до этого момента, должна признать, и не видела его толком, точнее, видела, но не пыталась всмотреться. Чуть помоложе покойного Ханли, лет тридцать семь — тридцать восемь, среднего роста, сто семьдесят — сто семьдесят три максимум, достаточно крепкий на вид. Коротко стриженные светлые волосы, серые глаза, лицо приятное, хотя, конечно, голливудским не назовешь. В отличие от чистенького и ухоженного Ханли партнер его небрит или намеренно носит на лице такую щетину и солидным выглядеть не старается, никакого пиджака с галстуком — этакий герой вестернов в достаточно поношенных джинсах, остроносых сапогах, мешковатый синий свитер, а потертая кожаная куртка небрежно брошена в угол. Впрочем, вряд ли бы он стал выряжаться перед тем, как вторгаться ко мне в дом, хотя, с другой стороны, мог бы постараться произвести благоприятное впечатление, прикинуться преуспевающим частным детективом.
Может, он, конечно, и частный детектив — я-то, в общем, не сомневаюсь, — но не выглядит он как человек, способный справиться с Ленчиком и его командой. Внешность, конечно, обманчива, но мне почему-то кажется, что передо мной подававший большие надежды, но немногого добившийся в жизни человек, усталый, и разочарованный, и циничный, наверняка неженатый, любитель выпить и снять в баре девицу на ночь, не слишком богатый. Единственное, что показывает, что он не так убог и прост, — его жуткая самоуверенность и наглость. Качества, может, и не лучшие и зачастую не свидетельствующие об уме, но он ими пользуется умело, по крайней мере, со мной повел себя так, что я даже не особо долго возмущалась по поводу его незаконного проникновения в мой дом, а сейчас вот сижу тут с ним. С другой стороны, я — это особый случай. У меня, как говорят в Москве, рыльце в пушку — и, возможно, в другой ситуации наглость бы его не спасла от праведного моего гнева.
Невидяще тянусь за зажигалкой, потому что сигара потухла — и прямо перед глазами вспыхивает огонек, заставляющий вздрогнуть и дернуться назад. Дал мне прикурить, молодец, — и киваю ему машинально, снова уходя в свои мысли, а он опять застывает, делаясь почти невидимым, не отвлекая меня ни единым движением.
Он ведет себя как… как Брюс Уиллис в “Последнем бойскауте” — и, кстати, похож на него немного внешне. Вот что значит работать в кино — сравниваю живого человека с экранными персонажами. Нет, правда, Уиллис в том фильме был примерно такой же в меру нагловатый, в меру развязный и ничего из себя не представляющий внешне, но жестокий и смертельно опасный в ходе конфликта. Только вот боюсь, что этот совсем не такой. И что не сможет он действовать так, как последний бойскаут, для которого расправиться с Ленчиком и его людьми было бы так же легко, как почистить зубы утром.