Хождение в Похъёлу
Шрифт:
– До стойбища Саусурри ещё далеко, не дойдём. Сегодня заночуем здесь, – заметив отразившийся на лице Пойкко испуг, старик торопливо добавил: – Тут место есть поблизости, с намо и куванпылом [7] . Там и отдохнём.
Каукиварри огляделся и указал на частокол мохнатого елового подроста.
– Лодки, – кивнул он.
Пойкко сбросил заплечный мешок, снял через голову чехол с колчаном и луком и вприпрыжку (откуда силы взялись!) побежал исполнять не высказанное повеление. Исавори остался на месте, прислонившись к дереву.
7
Куванпыл – истукан, идол (от финских слов kuvain – отражение, puu – дерево, pulvas – столб).
Мальчик прорвался сквозь колючие заросли и увидел жердяные
8
Исовен – большая лодка-долблёнка.
Исавори, тем временем, уже спустился к берегу и поджидал его у самой воды. Пойкко снёс берестянку вниз, с помощью старика поставил её на воду и побежал к лесу за своим оружим. Подхватив за лямку свои (ещё детские) колчан с луком и заплечный мешок, он поскакал обратно, уже забыв про ушибленное колено.
Они быстро погрузились в лодку и старик, усевшийся позади, сильно оттолкнул её копьём от илистого берега. Берестянка стремительно заскользила по гладкой воде к противоположному тенистому берегу. Река была неширокой и, трижды толкнувшись копьём, Каукиварри подогнал её к нависшим над водой кустам. Пойкко хотел было уже вылезти прямо в воду, но старик развернул лодку против течения и уверенно повёл её вдоль зелёной стены ивняка. Вскоре в кустах показался узкий проход, и берестянка, нырнув в него носом упёрлась, в обрывистый берег. Пойкко, нетерпеливо ждавший этого момента, спрыгнул на влажную скользкую глину, ухватился за ремень и выволок приподнявшийся нос челнока на берег. Исавори одобрительно шмыгнул и, сбросив поклажу на покатый склон, ступил на землю. Вдвоём, помогая друг другу, они втянули лодку на обрыв и взгромоздили пузатым днищем кверху на сушила – точно такие же, как и на оставленном берегу. Затем Пойкко спустился с обрыва и подобрал вещи. Закинув тяжёлые мешки и оружие на упругую дерновину и хватаясь за свисавшие корни, он перевалился через бровку обрыва. Взяв вещи, они с исавори углубились в лес.
Через несколько десятков шагов они вышли на небольшую, очищенную от подроста, хорошо утоптанную прогалину. Посередине располагалась глубокая очажная яма, обмазанная глиной. Возле неё громоздился изрядный запас дров. На обломанных сучках ближней к очагу ели, отмеченной намо, были развешаны берестяные кузовки, воронки, чаши и короба для всевозможных нужд останавливающихся здесь рыбаков и охотников. Серыми ошметьями свисали старые попорченные сети, усохшие от постоянного воздействия влаги и солнца мешочки, связки рассыпающихся трав, драная обувь из рыбьей кожи, чья-то давно забытая рукавица, огромная щучья голова и берестяная маска подводного хозяина с большими красными полукружьями над прорезями глаз и обведённым такой же полосой ртом. За очагом, вдоль кромки утоптанной площадки, стояло несколько кувасов, крытых корьём, кусками бересты и лапником. Часть из них недавно была подлатана, другие же находились в разной степени запустения. Видимо, ими не пользовались аж с прошлого лета. На торчащих из кровли шестах болтались связки защитных амулетов, связанные рябиновые веточки и тонкие скрученные берестяные полоски, на которых обычно выцарапывают знаки обращённых к богам молитв.
Каукиварри смело, по-хозяйски, пересёк центральную площадку, подошёл к одному из подновлённых шалашей, заглянул в него, сгрузил на пороге поклажу и распрямился, уперев кулаки в поясницу.
– Тяжко ходить старому! – с унылой улыбкой протянул он и поманил Пойкко пальцем. – Здесь и заночуем.
Он заботливо посмотрел на подходящего мальчика, и в его глазах вспыхнул огонёк участия.
– Ты-то как?
Мальчик проскользнул мимо него и лишь едва заметно кивнул, как бы говоря, что у него всё в порядке. Он опустил ношу возле старика и, стараясь казаться бодрым, стал ходить вокруг, с неподдельным любопытством разглядывая охотничий лагерь.
За
Мальчик обогнул сушила и подошёл к странным обломкам стволов вплотную. Теперь всякие сомнения покинули его. Это были именно столбы, вкопанные и отёсанные человеком, а не сломленные ураганом деревья.
Сквозь сеть трещин и выщербин он начал различать на изъеденном лишайниками дереве грубо сработанные, искривлённые временем лица. Заполненные какой-то прелью углубления разверстых ртов и провалы пустых глазниц застыли в скованном вечностью немом крике отчаяния. Идолы словно взывали к оставляемому навсегда миру, смирившись с суровым законом, по которому всё рано или поздно покидает его, превращаясь в тлен.
С благоговейным трепетом, поднимавшимся из самой глубины его естества, мальчик протянул трепещущие пальцы и коснулся одного из лиц. Но тут же, ощутив присутствие потусторонней силы, которая была заключена в этом куске дерева, и испытав ужас перед неведомым, отдёрнул руку, словно ожёгшись.
На плечо его мягко легла тяжёлая ладонь неслышно подошедшего со спины исавори. И это простое чувство близости родного человека мгновенно успокоило Пойкко, отогнало прочь мерзкий холодок страха из его души, развеяло охватившее его разум оцепенение.
Тихий голос Каукиварри прошуршал над самым ухом:
– Эти куванпылы поставили наши предки, – старик в задумчивости почмокал губами. – Очень, очень давно… Три брата Ханахеен, что привели наш народ на новую землю из древней Вёёни.
Глаза Пойкко снова впились в истлевших от времени истуканов, наполненных теперь совершенно новым смыслом – ведь их вытесали братья-герои, что воспевались в старинных песнях. На всех празднествах ныне живущие воздавали хвалу трём смельчакам, которые первыми прошли вдоль Еловой реки и достигли пределов Похъёлы [9] . Вёёниемин, Атхо и Алмори – так звучали их имена. В возбуждённом сознании Пойкко всплыли не раз слышанные слова:
9
П'oхьёла (от финского Pohjola – Страна севера) – далёкая суровая страна в карельских эпических песнях (рунах) и в поэме «Калевала».
Упираясь ногами в липкую глину, оскальзываясь, припадая то на одно, то на другое колено, Атхо всем телом толкал неподатливое бревно, вывоженноё в жидкой грязи. Сверху, свесившись над откосом берега, ему помогал младший брат. Оба усталые, грязные, со взмокшими спинами, тяжело отдувались при каждом новом рывке. Атхо вовсю налегал плечом, медленно, тяжело поддавая оскобленное до блеска бревно к кромке крутого берега. Алмори за веревку, сплетённую из размятых и выпаренных ивовых побегов, локоть за локтем подтягивал его кверху. С его пышущего жаром лица струйками сбегал грязный пот, на шее и руках вздулись налитые кровью вены. Вот бревно уже достало верхним концом до нависшей кромки тёмной земли, вот уже начало переваливаться через край берега. Алмори, всё дальше отходя от края, тянул быстрее и быстрее. Атхо в последний раз даванул плечом и руками, и бревно поволочилось по мятой траве, а затем гулко ударилось об уложенные ранее стволы. Судорожно хватая ртом воздух, Атхо утёр усы и бороду рукавом и стал карабкаться вверх, где его брат уже отдыхал, усевшись на брёвнах. Атхо устроился рядышком и вытянул длинные ноги.