Хождение за два-три моря
Шрифт:
За кормой, построившись в длинную очередь, светил первой величины, мигали буи Керчь-Еникальского канала. В стороне проплывали ходовые огни судов, следующих рекомендованным курсом № 30. Теплым, домашним, печным светом при каждой затяжке разгорались и опять меркли угольки папирос. Все-таки ночь многое меняет.
— И ше мы делим? — неожиданно спросил Даня. Ему никто не ответил.
— Жаль, что домой скоро… — Это был голос Саши.
— Ну ты же телеграммы пока не получил.
— Все равно придется. Неспокойно… — Саша помолчал. — А хорошо бы под конец — приключение! Очень уж гладко идем.
— Что значит «приключение»? Переворот оверкиль?
— Это скорее досадное недоразумение! — Саша засмеялся. — Подул бы ветер — чтоб закладывало хорошенько, брызги, волна в борт била — чтоб нервы, короче, пощекотать!.. Вот каких приключений я жду от Азовского моря, — после паузы резюмировал он своим обычным, суховатым тоном.
Да он скрытый романтик, подумал я, как же с моими версиями?! Сергей лениво сказал, что ждет от Азовского моря более мирных приключений — например, рыбацких.
Вскоре разговор затих; ничего он не изменил, ночные пары — Саша со мной, Сергей с Даней — были определены, и диспозиция корректировке не подлежала. Мы с Сашей докурили и улеглись, оба в носовом кубрике. Грохот мотора доходил сюда ослабленным, я быстро заснул.
Из лоции Азовского моря.
С мая по сентябрь гидрометеорологические условия для плавания судов в Азовском море благоприятны. Погода обычно тихая, ясная. Циклоническая деятельность ослаблена, штормы наблюдаются редко…
Немолодой, но крепкий палач поднял меня — и с размаху бросил на бетонный пол. Глаза резал беспощадный мертвый свет камеры пыток.
— Где страховочный пояс?! — завизжал человек с глумливым лицом садиста.
Стиснув зубы, я молчал. Было очень больно. Сознание уходило, я куда-то проваливался и снова толчком выныривал. Садист ухмыльнулся, заплечных дел мастер зачерпнул воды из стоявшей почему-то здесь же, в пыточной, эмалированной ванны и с криком «пристегнись!» выплеснул мне в лицо…
Я проснулся. Сквозь дыру люка лились лунный свет и морская вода. Натужно ревел мотор, какой-то свист и клокотанье перекрывали глухие шипящие удары. Перед каждым ударом меня приподнимало над койкой, швыряло вниз, а сверху каскадом изливалась очередная порция пронизанной мертвым светом воды.
С трудом ориентируясь в запрокинутой тьме, я наспех оделся и полез вон из этого миксера. На краю люка сидел Саня; он курил, явно наслаждаясь происходящим.
— Чего встал! Еще только час ночи!
Не отвечая, я вылез на палубу. В лицо с правого борта бил горячий, плотный ветер. Накренившись, яхта шла под гротом и штормовым кливером. Мотор работал на полных оборотах.
— Пристегнись! — закричал с задней банки Данилыч. — Где пояс?
Я сполз вниз. Сергей — почему-то вместо того, что-бы нести вахту с Даней, он лежал на своем обычном месте, — Сергей сонно спросил, что случилось.
— Все нормально, — не очень уверенно сказал я, — но если хочешь встать, надень штормовой пояс.
— А где он? — страдающе спросили из темноты. Я неопределенно ткнул пальцем в направлении парусного отсека, повалился на край койки, куда брызги не доставали, и снова заснул.
Но ненадолго. Меня опять пытали, били огромной шахматной доской. С криком разлепив глаза, я обнаружил, что ноги придавлены. Периодически на колени и гораздо выше хлопались все новые шахматные доски. В темноте рядом возились и пыхтели.
— Баклаша! — прорезал ночь голос Сергея. — Баклаша, я переложу к тебе книги. На меня полка упала.
— Хорошо, — кротко сказал я, — только кидай в нижнюю часть ног… в нижнюю!!!
— Постараюсь… понимаешь, я сплю, а они падают!
— Очень хорошо понимаю, — отозвался я. Ни одного из нас не удивил следующий факт: мы друг с другом снова разговаривали, впервые за последние трое суток!.. Заснуть же под судовой библиотекой не удавалось. Мы в буквальном смысле были обременены знаниями, и знания эти не лежали мертвым грузом: они скакали по нашим телам, заключенные в тома с твердым переплетом. Окончательно пробудившись, полезли наверх.
В кокпите у штурвала, широко расставив ноги, стоял Даня. Лицо у него было какое-то отрешенное. Цепляясь за тросы, я кое-как пробрался к Данилычу, пристроился рядом с ним и закричал прямо в ухо:
— Откуда вдруг ветер?! Давно?
— Видишь ты, — ответствовал шкипер, — вы легли, луна взошла, слегка дунуло. Потом посильней. Ну, мы паруса набили… вы с Сергеем не обижайтесь, Даня и Саша поопытней, пришлось их двоих задействовать!
— Да я не обижаюсь! А как теперь…
— Теперь уже бизань скинули, крепчает он, вот оно! Теперь с двух вам с Сергеем заступать, вы уж не обижайтесь…
Я не обиделся. Для человека, перекрикивающего ветер и мотор, голос Данилыча был на удивление спокойный. Я тоже успокоился. Наверху крен и качка казались слабей. Мачты, ванты, подбегающая волна — взгляду было за что уцепиться, и это как бы возвращало миру потерянную устойчивость.
— Зыби мало! — поняв ход моих мыслей, утвердительно прокричал Данилыч… Действительно, волна была не слишком высокой — примерно двухметровой, — но вся так и кипела, покрытая орнаментом гребешков, пены, волночек второго и третьего порядка малости. По сравнению с черноморской волна была значительно» короче и круче. Яхта не успевала отыгрывать, палубу заливало. Накат шел в борт; справа и немного сзади сияла яркая, желтая, полная луна. На небе не было ни облачка, спокойно светили звезды. Я разглядел линии пены, тянувшиеся в свинцовых впадинах между валами. Их появление означало, что ветер не слабей шести баллов. Было два часа ночи; яхта находилась где-то у самого центра Азовского моря.
Подошло время «собаки»; первым на руль стал Сергей. Передача штурвала превратилась в сложную операцию. Сначала Сергей вполз в кокпит и перестегнул страховку, потом, держась за мачту, долго искал и не находил положения равновесия; наконец встал рядом с Даней. Еще какое-то время они рулили вдвоем, затем Даня отпустил штурвал и был отброшен куда-то в темноту. Смена состоялась.
— На руле не тяжело? — закричал Данилыч. — Не давит?
— Немного…
— Тогда скинем кливер, — Саша с Даней сбили передний парус и уползли в каюту, чтобы заняться безнадежным делом: попытаться уснуть. Сергей стоял у штурвала довольно долго; но когда я предложил его сменить, он удивился.
— Не устал… Всего минут десять стою!
— Больше часа! — С бесконечными предосторожностями я занял его место.
— Держи ровно триста! — прокричал Сергей. — Увалишь — тяжело вернуть!
Я сразу понял, почему у стоявших до меня были отрешенные лица. Руль требовал максимума внимания. Глаза прикованы к светящейся, заваленной набок картушке компаса, но боковым зрением я вижу, как приближается очередной вал — нависает над бортом, подкатывает, настойчиво отдавливает корму влево; грот сильней берет ветер, и, упреждая рыск, я всей тяжестью наваливаюсь на штурвал. Яхта увеличивает ход, скатывается в сырой овраг между волнами; несколько секунд ее ведет — уже влево — и снова подходит вал… Ощущение упругого сопротивления и покорения лодки повторялось, не надоедая; это было захватывающее ощущение силы. Руки стоящего у руля в маленьком мире яхты были руками бога.