Хождение за два-три моря
Шрифт:
Испытывать терпение Данилыча так долго мы не могли. В Севастополе не посетили панораму, в Феодосии — галерею Айвазовского; теперь не попали к Чеховым. Дело обычное, подумал я.
Вот оно…
И, как в Севастополе, как в Ялте и Феодосии, мы побрели на базар, огромный базар Таганрога, достойный его купеческого прошлого; и нас сразу всосал его гомон, пыль, смешение пряных, жирных, острых запахов; просвечивала всеми оттенками янтаря соленая, белела свежая рыба — от пескаря до осетра; а рядом торговали женским бельем, и фруктами, и запчастями к автомобилю «Жигули»; и какая-то цыганка, называя «маладым, красывым», уже хватала за руку; я смотрел, как Сергей наливает подсолнечное масло в специальную ложбинку на тыльной стороне ладони, и пробует, и торгуется; и я купил первое попавшееся масло, как потом оказалось, пригорелое; и мы вынырнули на улицу; и непомерный базар Таганрога задавил, заслонил тему Чехова.
«Пьяный спал, положив голову на рыжий пласт венгерского шпига…» «В обстановке рыбного изобилия, на пересечении соленых и пресных вод, торговая сеть конкурировала с частным сектором, пытаясь сбыть ржавую ставриду…» «Сержант милиции крякнул, снял фуражку и отобрал у цветочницы еще один рубль…»
Все эти язвительные записи мы сделали «по горячим следам». О Чехове в них — ни слова.
И по дороге в порт, в витрине «Галантереи», мы видели манекен — женщину в пеньюаре; она сидела в соблазнительной позе, пеньюар был кокетливо распахнут на груди; и в пене розовых кружев, в сокровенной глубине, светилась неизвестно к чему относившаяся надпись — 17 руб. 30 коп.
И это было последним из того, что мы видели в Таганроге.
Вот оно.
«Гагарин» вытянул правый якорь.
На берегу играл оркестр, усилитель вещал нечто приподнятое. Азовская регата открывалась гонками «кадетов». Мальчишки в оранжевых спасжилетах прокричали «ура!», на руках снесли в воду свои крошечные тупоносые корытца. Залив покрылся треуголками потешного флота.
Гремя цепью, мы вытянули левый якорь.
Увертливые «кадеты» лихо резали корму «Гагарина». Глаза двенадцатилетних капитанов сурово следили за парусами. Лица были исполнены важности.
С берега дул бриз. «Гагарин» расправил все свои сто квадратов и, набирая ход, двинулся на юг. Косяки легких соседей обгоняли, обтекали его борта. Оркестр играл туш. Но веселая гурьба «кадетов» заложила рули, повернула, вся вдруг, как стайка мелких птиц, и вприпрыжку понеслась на запад. А мы, подчиняясь изгибу фарватера, забирали восточней, все восточней, пока не остались одни. Стало тихо: мы вышли из полосы туша, тянувшейся с севера на юг, по ветру.
День был неяркий, с идущим как бы отовсюду рассеянным светом. Туман лежал на воде метровой периной, вдали приподнимался, скрывал берега. Ветер шевелил его, но не сдергивал.
— Между прочим, мы так и не сняли «Гагарина» под парусами, — вспомнил Даня.
Между прочим, я и не понимал, как это сделать. Чтобы сфотографировать яхту на ходу, нужна другая яхта.
— Спускайте «Яшку», — приказал Данилыч. Утренний бунт был забыт; как всегда во время движения, шкипер излучал благодать.
Многострадальный «Яков» хлюпнулся о воду и, привязанный за кормой, пошел с несвойственной ему резвостью.
— Теперь бери аппарат, Даня, бери весло и садись, — продолжал командовать Данилыч.
Мы отпускали линь, пока мастер по парусам не исчез. Веревка, подергиваясь, уходила в белесые клубы за кормой.
— Теперь табань справа! — закричал шкипер.
Линь пополз в сторону. Сбоку, над слоем тумана, неожиданно возникла Данина голова — одна голова. Лицо капризно морщилось.
— Сыро тут, батя, — пожаловалась голова.
Мы застыли в фотогеничных позах. Вынырнул объектив «Зенита», послышался щелчок, крик «готово»- и все исчезло. Раздался всплеск.
— Даня, сынок! Ты где, паршивец?! — забеспокоился капитан.
Молчание. Мы поспешно потянули линь. Из тумана, бодая создаваемый им же бурун, возник «Яшка». В нем сидел Даня — мокрый, но довольный.
— Ше, испугались?!
Этот снимок — из немногих удавшихся. Сейчас, год спустя, он лежит передо мной на столе. «Гагарин» снят сзади и немного сбоку. Корпус завис в тумане, нет ни воды, ни неба — сплошное молоко. Линии бортов размыты, но чем выше, тем они четче, паруса уже проявлены, отделены от фона иным оттенком белизны, и совсем резко проступают освещенные солнцем верхушки мачт. На палубе видны темные фигуры, Данилыч — тот, что пониже и коренастей, Сергей самый длинный, ну а средний, должно быть, я, — лиц не различишь, одни пятна. Но я-то знаю, что лица счастливые, бездумные и счастливые, даже мое лицо, хотя в тот день, год назад, я хандрил, думал, что начинаю уставать.
Дураком я был год назад, вот оно!..
— Ты бездельник, Баклаша, — с удовольствием отметил Сергей.
— Пиши, пиши…
Была моя очередь вести дневник; но я отлынивал. Сергей, напротив, был полон творческой потенции.
— Знаешь, какое название я дам этой главе? «Фурор на Дону»!
— Замечательно…
Фурор случился при входе «Гагарина» в Дон. К часу дня туман рассеялся, а Таганрогский залив окончательно перестал походить на залив. По обе стороны фарватера возникли острова. Робкие, разрозненные, песчано-травянистые, они исподволь подбирались все ближе, сходились, вытесняли воду в узкие протоки. Море впадало в сушу. Острова покрылись лесом, берег стал выше, сдавил фарватер в узкую ленту, и Данилыч, как на примерке, задал профессиональный вопрос: «В плечах не жмет?»
Действительно, с непривычки было тесно. Последний сигарообразный буй стоял чуть ли не на опушке леса. Дальше начиналась двойная низка коротких речных бакенов. Вот мы и в реке, подумал я. Точнее, в «гирле» Дона.
На берегу толпились, глазея на яхту, какие-то не то туристы, не то рыбаки.
— Привет из Одессы! — закричал Даня.
Туристы засуетились. Бегая по песку, они тоже что-то кричали. Двое мальчишек взобрались на дерево, оседлали ветку, горизонтально протянутую над водой, и гримасничали, рискуя свалиться. Одна из женщин в забытьи пошла в реку. У нее на руках отчаянно ревел младенец.
— Приятно все-таки, что нас тут уу-важа-ют! — немелодично запел Даня. Я повел яхту ближе к берегу. Сергей показался в люке с коньяком и стопками. Восторг туристов усилился.
— Достань ракету! — сказал польщенный Данилыч. — Вообще-то они на случай бедствия, но пограничников нет… Вот оно.
Мы торжественно чокнулись.
— За успех предприятия! За победу над «Мечтой». — Данилыч дернул шнур, и ракета с шипением взвилась над мачтами. Мы выпили стопки и обнаружили, что сидим на мели. Крики на берегу смолкли.