Хождение за два-три моря
Шрифт:
Вечер был душный, появились комары. Данилыч, затянув люк марлей, укрылся в каюте. Нам спать не хотелось. На берегу загорались костры, слышались смех и пение.
— Пошли в гости, — предложил Сергей.
— Куда? Тебя приглашали?
— Неважно. Пошли, брось эти стариковские штуки. Мне казалось неудобным заявиться к чужим людям, к тому же — кто знает, как смотрят на такие визиты молчаливые волгари… Сергей утверждал, что к костру можно запросто подойти в любой части света, а я советовал первым делом, когда он напросится на огонек, передать хозяевам привет от своей бабушки. Потом судовой врач ушел, я намазался «Тайгой», лег на палубу и принялся отдыхать.
Заснуть не удавалось. На плавбазе зажгли огни, свет резал глаза. Над ухом ныл комар. Храпел и стонал в духоте каюты Данилыч. На берегу пели. Звенели кузнечики, задорно и протяжно, как пионерский горн. Я принялся размышлять, почему их звон приходит наплывами, то затихая, то усиливаясь, пришел к выводу, что это иллюстрирует эффект звуковых биений, и задремал, но комары тут же искусали веки, на которых не было «Тайги».
— Вагончик тронется! — пели у ближнего костра.
— На переднем — Стенька Разин! — ревели у дальнего.
Веки чесались. Я встал, увидел красные отблески огня на воде и черные пляшущие тени, и меня охватила тоска по веселью, по людям. Там, на берегу, ничего обо мне не знали и не стремились узнать. Это было обидно. Я чувствовал ревность к чужой, незнакомой жизни; я подумал, что мы чересчур замкнулись в узком мирке яхты. И побрел на огонек.
В эту ночь мы с Сергеем обошли все костры. Мы пели с начальником плавбазы, танцевали с поварихами, проводили на промысел местных браконьеров, а потом осели в самой молодой, самой веселой компании. Ночь проходила, как всегда проходит ночь у костра, если есть гитара, и все молоды, и завтра будет время выспаться. В три часа кончилось курево; мы совершили набег на яхту, где благонравно спал Данилыч, а потом, помнится, я с Толей Бережным стоял у Волги, мы набирали в бутылку воды, я спрашивал, можно ли пить ее сырой, а Толя утверждал, что пить не рекомендуют, но запивать годится. Кроме того, я пытался выяснить семейное положение девушки Гали.
Рассвет был сырой. Песни смолкли, медленно шуршал ветер. От костра остался пепел, прошитый багровыми нитями. Девушка Галя, и ее подруга Тоня, и еще одна Галя, и гитарист Дима — все уснули. Последним, уронив голову на грудь, забылся мой новый друг Анатолий Бережной. Тогда мы с Сергеем тихонько встали и пошли к яхте. На палубе, по грудь в седом тумане, уже стоял Данилыч и удил волжскую сельдь «бешенку» на очаковский самодур. На нем была уютная вязаная шапочка.
— Отдохнули? — спросил капитан.
— Еще как! Отличные здесь люди! И совсем не замкнутые…
— Волжане! — Сергей отдал швартовы, течение подхватило яхту. Мы смотрели, как гостеприимный берег отходит все дальше, а потом, когда звук тракторного дизеля никого не мог бы разбудить, включили мотор: снова двинулись в путь.
— Чах-чах-чах! — снова не спеша, снова размеренно выговаривал наш усталый, верный дизелек. Яхта медленно шла против течения. Спешить некуда: гонка со временем кончилась. Правда, Астрахани не увидеть, но об Астрахани лучше не вспоминать… Несмотря на две бессонные ночи, мы чувствовали себя свежими и бодрыми. Мы были на Волге. Это был долгий, безмятежный день, один из последних дней путешествия. Мы привели в порядок свой дом, свой кораблик. Палуба надраена до воскового, матового сияния, горит медь рынды, умытый «Яшка» похож на именинника, а Данилыч все протирает стекла каюты, смахивает несуществующие пылинки со штурвала.
— М-минуточку! Снимаю, — говорит Сергей. — Этюд со шваброй. Станьте так, чтоб была видна Волга.
Мы привели в порядок и себя. Приятно вымыть голову в мягкой, свежей воде, а главное удовольствие в том, что то и дело вспоминаешь: это волжская вода. Мы на Волге.
— Снимаю! Этюд «Намыленные»! — говорит Сергей, а навстречу по широкой реке идет теплоход «Космонавт Гагарин», пассажиры во все глаза глядят на странную намыленную троицу, и идет наш тезка не куда-нибудь, а в Астрахань.
По левому борту разворачивается Волгоград. Прошли парковую зону, пояс новостроек, полосу заводов, и снова заводы, парки, новостройки. Город выстроен широко, с размахом, развернут вдоль реки неглубокой длинной полосой; он растет по тем же законам, что и береговой лес заволжской стороны. Говорят, будто его длина — около ста километров, говорят, будто Волгоград — самый длинный город в стране. Привет тебе, Самый Длинный! Мы готовимся к свиданию. Приятно надеть свежую, хрустящую рубашку, чудом сбереженную для такого случая: восхитительна прохладная глубина парадных брюк. А вот и кульминация мужского туалета — неторопливое, вдумчивое бритье.
Я сидел в каюте и намыливал подбородок, как вдруг мотор замолчал.
— Что случилось? — Я выскочил наверх. Река сияла. По этой раскаленной ртути навстречу «Гагарину», под рыжим кливером, медленно двигался крейсерский катамаран. На борту виднелась короткая белая надпись — «Мечта».
— Вот оно, — сказал Данилыч, и я услышал, как Сергей втягивает воздух — чшшш?
Суда сходились. На палубе «Мечты» выстроилась команда — человек, по крайней мере, десять.
— С прибытием! — кричал высокий, худой, пожилой мужчина. На нем были черный свитер и фуражка с крабом.
— Здравствуй, земляк! — Данилыч пытался разглядеть лицо нашего недруга. Мешало солнце, бившее капитану прямо в глаза.
— Молодцы! Дошли-таки! Я вас уже два дня поджидаю, — продолжал мужчина.
— Вашими молитвами… — не выдержал Сергей, но тут Данилыч вдруг закричал:
— Фролов! Это же Фролов!
— Я самый. Здравствуйте, Анатолий Данилович! Я за вами с тринадцатого шлюза наблюдаю. Диспетчер…
— Как вы оказались на «Мечте»? — грубо перебил я.
— Ребята знакомые… Когда «Гагарин» шлюз № 13 прошел, нам в управление порта позвонили. Диспетчер звонил, по моей просьбе. Потом регулярно сообщали: Юрочка в седьмом шлюзе, в шестом… по моим расчетам, вы еще вчера на Волгу вышли?
— Ну да. Вот оно… А «Мечта»?
— С «Мечтой» повезло. Хорошо бы, думаю, одесситов прямо на реке встретить, а тут «Мечта» идет, капитан — старый знакомый…
— Так откуда же она?! Разве не из Одессы?
— Мы идем из Тольятти, — капитан катамарана, до сих пор молчавший, вежливо улыбнулся. Он был небольшого роста, не в свитере, а в пиджаке, не в фуражке, а в берете. — Очень рад, что сумел помочь. Был, так сказать, полезен.
— Так вы в канале не были? А на Дону, а в Азовском?..
— Мы идем сверху, из То-ольятти, — от недоумения по-волжски окнув, повторил капитан. Яхты сошлись. Юрий Михайлович Фролов перепрыгнул на палубу «Гагарина». «Мечта» сменила галс и под рыжим кливером пошла вниз по реке. Мы долго смотрели ей вслед.
— …А в Азовском море был шторм. Девять баллов! — Шкипер немного охрип, он вел свой рассказ уже третий час. Баллы крепли.
«Гагарин» стоял у здания нового речного вокзала. Вокзал отличался размахом, характерным для Волгограда. Играла музыка, шло вечернее гуляние волжан. Широченная лестница спускалась на просторную набережную. К северному крылу вокзала подходили суда. Мы стояли у южного, недостроенного крыла — в центре города и вместе с тем в укромном тихом уголке. Это место указал Фролов.