Хожение за три моря Афанасия Никитина (другой перевод и текстологическая обработка)

Никитин Афанасий

Ь*

например А. М. Осипов, В. А. Александров и Н. М. Гольдберг, а также Н. В. Водовозов. Н. В. Водовозов утверждал, что если Никитин иногда говорит о своих переживаниях в настоящем времени или выражает «недоумение, чем закончится то или иное приключение, то это является литературным приемом, к которому автор прибегает для большей драматизации рассказа». ²³

Как «писателя оригинального, старавшегося придать экзотичность своему изложению», рассматривал Никитина и С. Н. ІПамбинаго в своей краткой, но, к сожалению, весьма неточной заметке о нем в десятитомной «Истории русской литературы». ²⁴

Тенденции «возвышения» или «углубления» образа Никитина и как торгового деятеля и как писателя наиболее последовательно в нашей литературе противостоит статья В. П. Адриановой-Перетц, помещенная в двух академических изданиях «Хожения за три моря» (серия «Литературные памятники»). Впервые к «Хожению» Афанасия Никитина В. П. Адрианова-Перетц обратилась в 1948 г. — в первом из этих изданий, но ее работе над этим памятником предшествовала многолетняя работа над произведениями близкого жанра — паломническими «хождениями», с которыми сравнивал

записки Никитина и Н. С. Трубецкой (чья работа была в 1948 г. исследовательнице неизвестна). В. П. Адрианова-Перетц занималась «хождениями» игумена Даниила (в различных версиях и переработках), Арсения Салунского, Даниила Корсунского, Василия Гагары, Ипполита Вишенского. «Хожение за три моря» она сопоставляла с «хождениями» и с описанием русского посольства на Ферраро-Флорен- тийский собор: «Эту традицию „хождений* ⁴отразил в своем ярко окрашенном авторской индивидуальностью рассказе о путешествии „за три моря** и Афанасий Никитин». Но, отмечает автор, «отдав — сознательно или невольно — дань литературной традиции, Афанасий Никитин создал для передачи своих впечатлений лично ему принадлежащую манеру изложения, свой стиль».

Проще и основательнее, чем ее предшественники, подошла В. П. Ад- рйанова-Перетц и к проблеме варваризмов в «Хожении» — отдельных слов, фраз и целых разделов, написанных Никитиным на своеобразном тюркско-персидском жаргоне, на котором, • очевидно, изъяснялись купцы, торговавшие в Передней и Средней Азии. Никитин пользовался этим языком не для придания «экзотичности» своему повествованию, а, очевидно, «просто привыкнув к нему». В ряде случаев запись па тюркском диалекте была вызвана, по выражению В. П. Адриановой-Перетц, «своеобразной цензурой собственного рассказа»: Никитин выражал по-тюркски-

²³Осипов А. М., Александров В. А., Гольдберг Н. М. Афанасий Никитин и его время, 2-е изд. М., 1956, с. 197—198; Водовозов Н. В. Записки Афанасия Никитина, с. 12.

²⁴История русской литературы, т. И, ч. I. М.; Л., 1946, с. 250—252. С. К. Шам- бинаго писал, что «наиболее близкий к оригиналу текст» сочинения Афанасия Никитина «сохранился в выписках из Троицкой летописи и в Воскресенской» (с. 250), что Никитин «завещал» свое сочинение «московскому князю» (с. 252) и т. п.

такие идеи, которые могли показаться опасными с точки зрения будущих русских читателей его дневника.

Уже в первой редакции своей статьи В. П. Адрианова-Перетц охарактеризовала Никитина совсем иначе, чем это делали авторы, склонные видеть в авторе «Хожения» купца-дипломата, сознательно стремившегося в Индию и удачно осуществившего там свою миссию: Она справедливо заметила, что из текста «Хожения» не видно, что торговые дела в Индии «складывались для Никитина особенно благоприятно. Он вообще проходит перед читателем больше как любознательный путешественник, чем как деловитый купец, совершающий выгодные сделки». ²⁵Эти наблюдения были развиты в окончательной редакции статьи, помещенной во втором издании «Хожения за три моря». «Первоначальной целью поездки Афанасия Никитина и его товарищей, тверских и московских купцов, был, видимо, лишь Ширван... О том, что отправляясь в путь, Никитин еще не думал о далекой Индии, свидетельствуют его собственные слова. Вспоминая в „Хожении ⁴⁴, как его ограбили на пути под Астраханью, оп пишет: „И я от многих бед пошел в Индию, так как на Русь мне пойти было не с чем...“», — начинает свою статью В. П. Адрианова-Перетц во втором издании книги. С полным основанием она возражала и против представления о «Хожении» как о произведении, написанном после благополучного возвращения путешественника на Русь. «Не говоря уже о том, как трудно, а порою невозможно удержать в памяти такое обилие фактических подробностей (например, точное указание расстояний между городами в днях пути и в ковах), каким отличается „Хожение ⁴⁴, — обстановка тяжелого обратного путешествия была совсем не подходящей для литературного труда...», —отмечала В. П. Адрианова-Перетц. «В тексте „Хожения ⁴⁴есть несомненные следы того, что... иногда свои размышления Никитин записывал сразу. Так, перед описанием похода Меликту- чара тта Виджаянагар Никитин задумывается, каким путем ему возвращаться на родину, и записывает эти тревожные мысли явно сразу, еще перед путешествием, поэтому и рассказывает о них в настоящем времени: „Господи боже, на тя уповаю, спаси меня, господи! Пути не знаю...“ Этот отрывок не оставляет сомнения в том, что записан он был тогда, когда Никитин еще не выбрал окончательно маршрута своего путешествия. .. Таким образом, нет оснований думать, что Никитин лишь на обратном пути взялся составлять записки о своем путешествии». ²⁶

Соображения В. П. Адриановой-Перетц представляются нам достаточно убедительными. Ничто в тексте «Хожения за три моря» не дает оснований сомневаться в том, что перед нами — подлинные путевые записки, созданные тверским купцом во время его путешествия в Индию. Текст записок, несомненно, состоит из нескольких разновременных пластов. Вопреки мнению Н. С. Трубецкого, хронология отдельных частей

²⁵Адрианова-Перетц В. П. Афанасий Никитин — путешественник-писатель.— В кн.: Хожение за три моря Афанасия Никитина. М.; Л., 1948, с. 109— 113, 120.

²⁶Хожение за три моря Афанасия Никитина. 2-е изд., доп. и перераб., с. 93—96.

«Хожения» вовсе не соответствует его композиции. Описание начала своего путешествия (путь до Дербента, ограбление в пути, путь через Каспийское мрре) Никитин, очевидно, составил, уже проделав значительную часть пути — в Гурмызе или в Индии; рассказ об обратном пути до Крыма также написан после его окончания — вероятнее всего, в Кафе (Феодосии).

Остальной текст, построенный по типу дневника (хотя и без разбивки на отдельные дни), был написан до возвращения из Индии, но также не единовременно. Значительная часть его писалась до того, как Никитин начал свой путь из «Гундустана» (т. е., по хронологической схеме Л. С. Семенова, до мая 1473 г.); текст, начинающийся словами «В пятой же Велик день възмыслих ся на Русь» (Л, л. 456; Т, л. 389 об.) — после этой даты. ²⁷Делал ли Никитин какие-либо приписки к «Хожению» на последнем этапе обратного пути — между приездом в Крым (Кафу) и смертью в Литовской Руси (до Московской Руси ему уже не суждено было добраться — он умер, не дойдя до Смоленска)? Мы можем предполагать только, что автор успел приписать к своей книге заголовок: «Се на- писах грешное свое хожение за три моря». .. (с перечислением этих морей, включая Черное, по которому он вернулся) и, возможно, связанное с заголовком молитвенное обращение (сохранившееся лишь в Троицком списке). В. А. Кучкин обратил внимание на то, что в «Хожении» рассуждению о Русской земле предшествует характеристика других земель, в том числе — Молдавской и Подольской, и высказал мнение, что через эти земли пролегал обратный путь Никитина — из Крыма к Смоленску. В связи с этим В. А. Кучкин предложил вернуться к мнению исследователей, считавших, что «Хожение» было написано уже после окончания путешествия, на пути домой. ²⁸Однако в Молдавии и Подолии Никитин мог побывать и во время своих прежних торговых экспедиций; рядом с Молдавией и Подолией он назвал в том же тексте и Грузинскую землю, через которую Никитин наверняка не проезжал во время своего возвращения из Трапезунда через Крым на Русь. Но даже если предположить, что, кроме заголовка, «Хожение» включает ещ какие-либо интерполяции, то основной его характер не вызывает сомнений — это сочинение, написанное в основном в «Гундустане», и только самая последняя часть его могла быть создана после путешествия через третье и последнее — Черное море.

Для того чтобы понять место «Хожения за три моря» в русской литературе и общественной мысли, нет необходимости делать из этого сочинения «экзотичное» повествование, в котором выражения горя и радости

²⁷Текст этот, соответствующий разделу XVII приводимой нами схемы композиционного построения «Хожения за три моря» (см. ниже «Таблицу композиции „Хожения за три моря“»), совсем не был учтен Н. G. Трубецким (он оказывается между разделом 7 и 8 его схемы); он не может быть отнесен к «религиозно-лирическим отступлениям» и, находясь в середине повествования, имеет, вопреки построению Н! С. Трубецкого, весьма «динамический» характер (как и раздел XI, содержащийся между разделами 5 и 6 его схемы).

²⁸Кучкин В. А. Судьба «Хожения за три моря...», с. 67—69.

сочинены задним числом для «большей драматизации рассказа». Не надо делать дипломата и «торгового разведчика» и из самого «грешного Афанасия». Его записки, рассматриваемые без каких-либо домыслов о их «государственном назначении» или скрытом смысле, достаточно драматичны и сами по себе.

* * *

История путешествия Афанасия Никитина изложена им ясно и просто. Он отправился из родной Твери в «Ширванскую землю» на Северном Кавказе, имея с собой путевые грамоты только от своего князя — великого князя Тверского Михаила Борисовича и от архиепископа тверского Геннадия; спустился Волгой мимо Калязинского монастыря, проехал Углич и добрался до Костромы, находившейся во владениях московского великого князя Ивана III; великокняжеский наместник отпустил его далее. В Нижнем Новгороде, также уже находившемся под властью Москвы, Никитин рассчитывал присоединиться к каравану московского посла в Ширван Василия Папина, но разминулся с ним и вынужден был поехать вместе с возвращавшимся из Москвы ширванским послом Хасан- беком. Под Астраханью Никитин и его товарищи были ограблены ногайскими татарами, а затем, на берегу Каспийского моря, — кайтаками. Купцы обратились к «ширваншаху» (главе Ширванского княжества), прося дать им хотя бы средства, «чем доити до Руси», но получили отказ. «И мы заплакав да разошлись кои куды: у кого что есть на Руси, и тот пошел на Русь; а кой должен, а тот пошел куды его очи понесли...» * Эта альтернатива понятна. Торговые операции того времени постоянно были связаны с кредитом; отправляясь в далекое и трудное путешествие, «гость» едва ли всегда мог иметь ту огромную сумму, которая нужна была для осуществления всех его заморских торговых операций; рассчитывая на доход, купец брал с собой не только свой, но и чужой товар, а иногда и деньги. Говоря о купцах своего каравана после ограбления, Никитин четко разделял их на две группы: те, «у кого что есть на Руси» — и кто, следовательно, не попадал в категорию должников, — и те, «кто должен». Первые пошли на Русь, вторые— «куды очи понесли». К какой из этих групп принадлежал сам Афанасий? Ясно, что ко второй— он пошел, «куда его очи понесли». Значит, на Руси он оказался бы в числе должников. Что ему грозило? Законодательство того времени, основанное на «Русской Правде» и позже оформленное в общерусских Судебниках 1497 и 1550 гг., отличало должника, «утерявшего» товар или деньги «безхитростно», в частности из-за захвата его враждебной «ратью», от должника злостного, например, пьяницы. «Безхитростный» имел право уплатить долг в рассрочку и без «росту» — процентов, но все же должен был уплатить сполна. А если денег не было? Тогда, оче^ видпо, вступало в силу то общее положение, которое сразу же применялось к должникам злостным: несостоятельнвш должник ставился на «пра

* Здесь и далее в статье цитируем текст Афанасия Никитина с упрощением орфографии, передавая «» как «е» и опуская конечный «ъ».

веж», т. е. подвергался унизительной процедуре публичного следствия, включавшего избиение, а затем выдавался истцу «головою до искупа», т. е. был обязан служить истцу в качестве холопа до тех пор, пока не расплатится с долгом. ²⁹

Такая перспектива не привлекала Афанасия Никитина. Как и другие его товарищи-должники, он, «заплакав», стал искать каких-либо средств для возвращения на Русь хотя бы без долгов. Ограниченные возможности, которые возникали на Кавказе перед членами каравана Никитина, перечисляет он сам — одни остались в Шамахе (столице «Ширванской земли»), другие пошли в Баку (также принадлежавший «ширваншахам»). Афанасия «очи понесли» значительно дальше--он побывал и в Дербенте, и в Баку, затем морем добрался до иранского Чебо- кара, оттуда через «Гурмыз» (Ормузд) и Индийское море — в Индию.