Хозяева Острога
Шрифт:
Когда Темняк подбежал к месту происшествия, о Тюхе напоминала только кровавая каша, облепившая Смотрителя. Больше не осталось ничего – ни кусков тела, ни клочьев одежды.
Только что погиб хороший парень, вольно или невольно спасший своих товарищей, а о нем сейчас некогда было даже доброе слово сказать – другие заботы буквально держали за горло. Ну что это за жизнь!
Подпорченный Смотритель был похож на огромный целлофановый пакет, наполненный не то мутной жижей, не то столь же мутным дымом. И хотя видимых повреждений на оболочке не имелось, для исполнения
Сразу возникал вопрос, а почему создание, обладавшее мгновенной реакцией и молниеносной быстротой, даже не попыталось защищаться. Впрочем, ответ был слишком очевиден – защищается тот, кто подвергается нападениям. А зачем защищаться тому, кто подобную возможность даже не допускает?
Именно поэтому свирепая касатка, не имеющая природных врагов, так легко идет в человеческие руки.
Уцелевшие боешники тем временем уже встали на ноги, и для Темняка наступил момент, не менее рискованный и сложный, чем вся эпопея со Смотрителем. Теперь, когда символ насилия, господствовавший на Бойле, был благополучно повержен, надо было принудить людей, обременённых всеми своими слабостями, пороками и суевериями, действовать вразрез с тем, что для них являлось здравым смыслом, а для самого Темняка – дремучей косностью.
Тут было мало слов. Тут не помогли бы ни угрозы, ни посулы. Тут приходилось наизнанку выворачивать душу.
– Не спрашивайте меня ни о чем, – сказал он Бадюгу и Свисту, своим последним соратникам. – Не спорьте со мной. Не возмущайтесь. Не скорбите о Тюхе. Всему этому будет свой срок. Делайте только то, что от вас сейчас требуется. Делайте то, что делаю я.
Было в его голосе, в его глазах и в его поведении что-то такое, что заставило обоих боешников смирить свой нрав и по примеру Темняка изо всех сил навалиться на огромную беспомощную тушу.
Смотритель, либо окончательно выведенный из строя, либо только парализованный, не катился, а как бы переливался внутри самого себя. Но это было всё же легче, чем толкать каменную глыбу соответствующего размера.
Прошло немало времени, прежде чем Свист решился задать вопрос:
– Зачем мы это делаем?
– Чтобы жить! – ответил Темняк с неожиданной страстью. – Чтобы выбраться на волю! Чтобы забыть страх! Нажимай!
Стена, которую за минувшие сутки они умудрились преодолеть уже дважды, была почти рядом. Тело Смотрителя прошло сквозь неё безо всякого сопротивления и тем самым проложило дорогу людям.
Здесь их встретили давешние новички, всё ещё обсуждавшие необыкновенные события, свидетелями которых они поневоле стали.
– Выручайте, братцы! – обратился к ним Темняк. – Изнемогаем, сами видите. Со Смотрителем беда случилась. Надо срочно доставить его в починку. Боимся, что сами не справимся.
– А что с ним такое? – удивились новички. – Надорвался нашего брата в пепел обращать? Или с верхотуры сорвался?
– Да нет. Это его другой Смотритель так отделал. Наверное, от ревности. Если мы его с Бойла живым не вытащим, всех боешников ожидает суровая кара.
– Раз надо – значит, надо, – новички чесали голову, но соглашались.
Примерно то же самое повторилось и на следующем участке, только теперь его обитателей уговаривали уже сами новички, а Темняку оставалось лишь кивать да поддакивать. Идея, брошенная в массы, очень скоро начинает жить своей жизнью, хотя далеко не всегда праведной.
Обездвиженного Смотрителя катили с шутками и прибаутками, а все оказавшиеся здесь Верёвки, не исключая и Бадюга, затянули торжественную песню, способную распугать даже стадо буйволов.
Стены сдавались одна за другой, и скоро число добровольных помощников возросло во много раз. Сам собой зародился слух, что Бойло упраздняется и все боешники отныне могут считать себя свободными. Мнения по этому поводу высказывались настолько противоположные, что несколько стай сошлись в отчаянной схватке.
Раздоры хоть и уменьшили количество тяглового люда, но уже не могли повлиять на исход предприятия, задуманного и осуществленного Темняком (хотя, если говорить объективно, это было скорее нагромождение импровизаций и случайностей, чем плод трезвого расчёта). Процессия, сопровождавшая Смотрителя, была так велика, что стена, смыкавшаяся позади неё, каждый раз прихватывала с собой двух-трех отставших.
В запарке никто не заметил, что Бойло остался позади и вокруг уже всё другое – по улицам разгуливают люди, стены размалёваны в веселенькие цвета, из нор сбиваются дымки очагов.
Женщина, попавшаяся им навстречу, посторонилась и вежливо сказала:
– Пусть клопы не беспокоят вас, – что означало: «Здравствуйте».
Только сейчас они опомнились и оставили в покое опостылевшую тушу, уже утратившую всякое сходство со Смотрителем (мусор облепил её, словно мухи дохлую крысу).
– Да это же улица Горшков! – воскликнул Свист. – Родная улица Тюхи! Мы на воле!
– Киселя! – заорал Бадюг. – Побольше киселя! И пошлите за блудницами!
– Умойся сначала, – посоветовал ему Темняк, вновь напустивший на себя невозмутимый вид. – Блудницы подождут, а вот насчет киселя ты правильно распорядился. Помянем Тюху. Только сначала закатим Смотрителя обратно на Бойло. Среди добрых людей ему места нет…
Часть II
Бытие
– Ты куда собрался? – поинтересовался Бадюг, между делом съевший уже почти весь завтрак, который он сам же Темняку и приготовил.
– Прогуляться хочу, – уклончиво ответил его бывший командир, а ныне шеф и работодатель. – Дела, знаешь ли…
– Какие могут быть дела, если у тебя сегодня приёмный день назначен! Сам эту бодягу придумал, сам и отдувайся. Люди собрались. С рассвета на улице ждут.
– Как же это я запамятовал, – Темняк поморщился. – Ну ладно, зови. Только по очереди.
– Я тебе сто раз говорил, что в Остроге очередей не бывает. Если по какому-то делу придут Свеча, Кисель и Бальзам, то первым всегда будет Свеча, вторым Кисель, а Бальзам только третьим. Здесь порядок такой, и не тебе его отменять.