«Хозяева» против «наемников»
Шрифт:
Да и чистка госаппарата не увенчалась даже более — менее значительной «дегерманизацией». Во всяком случае, это касается элитных ведомств. Руководство того же МИД (министр С. Д. Сазонов и товарищ министра В. А. Арцимович) жестко и последовательно отстаивали своих немецких коллег. По мнению осведомленного современника, «германофильство» Сазонова, прежде всего, объяснялось его личными связями «с явно германским по своему происхождению, а отчасти и по симпатиям, большинством его ближайших любимых сотрудников по МИД. Иная позиция была прямо невозможна при сохранении этих лиц в дипломатическом аппарате на ответственных местах» [189] . Очевидное «немецкое засилье» обнаруживалось в самом ближайшем окружении императора: накануне войны в Свите насчитывалось более 20 % немцев по этническому происхождению (37 человек из 177), количество же немцев — лютеран в Придворном штате колебалось от 17 % (для первых чинов) до 6,4 % камергеров [190] . За годы «борьбы с германизмом» ситуация никак не изменилась: состав Придворного штата «не только не «очищался» от сановников из
189
Михайловский Г. Н. Указ. соч. С. 69.
190
См.: Меленберг А. А. Указ. соч. С. 129; Куликов С. В. Указ. соч. С. 60. Бывший министр внутренних дел А. Н. Хвостов, один из вождей «антинемецкой партии» в правительстве на допросе в марте 1917 г. недобрым словом поминал «группу остзейского дворянства», представители которой «с малолетства получают придворные чины и высокие звания, которые получаются обыкновенно через двадцать — тридцать лет службы» (цит. по: Куликов С. В. Указ. соч. С. 72). Заступницей остзейского дворянства была императрица Александра Федоровна, «она болезненно реагировала на его преследования со стороны Ставки и в письмах к супругу не раз просила побудить великого князя Николая Николаевича прекратить гонения на прибалтийско — немецкое высшее сословие» (Андреева Н. С. Указ. соч. С. 229).
191
Куликов С. В. Указ. соч. С. 69.
192
Там же. С. 70. В 1916 г. С. Сазонов в ходе заседания Совета министров, реагируя на требования устранить из госаппарата «лиц немецкого происхождения», завил, что это «равнялось бы тому, чтобы [половину?] служилой России устранить» (Там же. С. 72).
Т. е. почти за двести лет (во всяком случае, начиная с времен Елизаветы Петровны) количество немцев в «высших сферах» принципиально не уменьшилось. Не этим ли объясняется фактический крах «борьбы с немецким засильем» во всех областях российской жизни? Некоторые ее очевидцы думали именно так: «…вопрос о германском влиянии в довоенной России был настолько вопиющ, что с началом войны с Германией в 1914 г. из чувства национального самосохранения этому, можно сказать прямому вмешательству в русские дела соседнего, ныне враждебного, государства надо было как — то положить конец. По логике вещей, германскую чистку надо было начинать сверху, но ввиду той громадной роли, которую играли люди, так или иначе связанные с Германией в высшей петербургской бюрократии, это было совершенно немыслимо» [193] .
193
Михайловский Г. Н. Указ. соч. С. 68.
Нельзя не согласиться с мнением современного историка о том, что нерешенность «немецкого вопроса» стала «одной из причин Февральской революции, в ходе которой большое значение имела антинемецкая риторика» [194] . Последнюю активно использовали оппозиционные самодержавию (и союзные между собой) группировки: придворная, во главе с великим князем Николаем Николаевичем (начальник его штаба генерал Н. Н. Янушкевич, Главноуправляющий землеустройства и земледелия А. В. Кривошеин и др.) [195] и политически — промышленная во главе с А. И. Гучковым, который контролировал значительную часть «немцеедской» прессы («Голос Москвы» и отчасти «Новое время» и «Вечернее время»). Похоже, что эти круги сознательно разжигали и провоцировали массовую антинемецкую истерию и шпиономанию, с целью дестабилизировать ситуацию в стране и на волне хаоса прийти к власти. Во всяком случае, новейшее исследование О. Р. Айрапетова о причинах немецкого погрома в Москве в мае 1915 г. дает серьезные основания для того, чтобы считать последний «репетицией февральского переворота 1917 г.» [196] . Сам же этот погром видимо нужно признать самым «горячим» эпизодом в истории внутрироссийского русско — немецкого этноконфликта: погибло пять лиц «австро — немецкой национальности» (четверо из них — женщины) и 12 погромщиков (в результате стрельбы, открытой войсками) [197] .
194
Куликов С. В. Указ. соч. С. 70.
195
В апреле 1915 г. Николай Николаевич, тогда Главковерх, отправляя генерала М. Д. Бонч — Бруевича в Петроград напутствовал его следующим образом: «Вы едете в осиное гнездо немецкого шпионажа, одно Царское Село чего стоит» (цит. по: Айрапетов О. Р. Указ. соч. С. 140). Великая княгиня Милица Николаевна, сестра жены Николая Николаевича и жена его брата писала Кривошеину (1915) по поводу переполненности МИДа немцами, что «корпорация вся слишком сплочена и солидарна» и ратовала за «определенно — русский, национальный взгляд на все те вопросы, которые всплывают в это вещее время» (Куликов С. В. Указ. соч. С. 77). Янушкевич обвинял полицию в Прибалтике в том, что «именно по ее вине не удалось выявить фактов шпионажа: полицейские власти якобы в силу немецкого происхождения и зависимости от остзейского дворянства не проявляли должной активности при расследовании дел» (Андреева Н. С. Указ. соч. С. 229–230).
196
Айрапетов О. Р. Указ. соч. С. 114.
197
Там же. С. 136, 139.
Конечно, одними провокациями оппозиционеров массовую низовую германофобию, особенно обострившуюся с 1915 г., не объяснишь. Совершенно очевидно, что немцы стали лишь временным громоотводом для стремительно растущего народного недовольства всей социально — политической системой императорской России и, в первую очередь, ее властной верхушкой. Военные поражения, рост цен, ухудшение продовольственного положения быстро радикализировали настроения низших социальных слоев. Но язык для выражения народного недовольства явно заимствовался из словаря элитного «немцеедства».
В апреле 1915 г. донесения агентов московской полиции свидетельствовали: «в народе складывалось убеждение, что победы достигнет не правительство, а народ своими собственными усилиями и после войны посчитается с правительством за ту кровь, которая напрасно пролилась, благодаря его потворству немцам» [198] . После майского погрома в рабочей среде говорили, что в нем виновата полиция и администрация, но обе они были лишь «слепым орудием так называемой «партии мира», членами которой состоят особо высокопоставленные лица, преимущественно немецкого происхождения, из придворных и весьма влиятельных кругов». Многие вообще считали, «что немцев следует бить и что разгромы фабрик и заводов — дело хорошее <…> надо было фирмы отобрать в казну, а немцев из Москвы выгнать». В некоторых группах чернорабочих велись речи о необходимости сменить правительство как «онемечившееся» [199] . В солдатских письмах 1916 г. можно было прочесть, например, такое: «Слышал, конечно, что погибли 2 русских корпуса под Кенигсбергом <…> А почему? Потому, что нами командуют немцы, полно их везде <…> Они же нас направляют на пули и штыки своих соотечественников, но с таким расчетом, чтобы мы потерпели аварию. <…> А на внутренность государства поглядишь: здесь стоят 2 партии, на верху которых — буржуазия, дворянство и немцы, а на второй — мещане и крестьяне». Автор другого письма выражал сожаление, что «мы воюем с немцами, но все наши правители — немцы» [200] . Летом 1915 г. по стране циркулировали активные слухи о всероссийском немецком погроме, их зафиксировали жандармские управления в Петрограде, Одессе, Казани, Харькове, Архангельске, Киеве, Владивостоке, Иркутске, Терской области. (Любопытно, что нет таких данных по сельским районам Саратовской губернии, где в изобилии жили потенциальные жертвы погрома — немецкие колонисты, очевидно, что крестьян, в отличие от солдат и рабочих, живших гораздо дальше от политических страстей элиты, немецкая тема не захватывала столь сильно).
198
Цит. по: Саввинова Н. В. Антинемецкие настроения населения Российской империи в 1914–1917 гг. // Вестник Санкт — петербургского университета. 2007. Сер. 2. Вып. 2. С. 181.
199
Там же. С. 182.
200
Там же. С. 184
Одним из лозунгов Февральской революции был: «Долой правительство! Долой немку [т. е императрицу]!». В ее первые дни происходили массовые расправы солдат с офицерами, носившими немецкие фамилии. В письмах того времени февральские события нередко объяснялись как свержение «немецкого засилья»: один солдат поздравлял своего адресата с «новым Русским, а не с немецким правительством Штюрмеров, Фредериксов, Шнейдеров» и поясняет, что «никто за старое правительство не стоял из солдат, все перешли на сторону нового». Типичным для революционных акций была фраза: «Везде правили нами немцы, но теперь не то» [201] .
201
Там же.
Можно сказать, что русский дворянский «антинемецкий» дискурс наконец — то «овладел массами». Давняя мечта дворян — националистов, подхваченная националистами из промышленного класса и интеллигенции, сбылась: «немецкая партия» была отстранена от участия во власти. Но это стало возможным только после падения самодержавия. Что совершенно естественно: немецкие дворяне, «императорские мамелюки», служившие Романовым, а не России, были «нервом политической системы Российской империи», «несущей опорой старого порядка» [202] , вот почему, несмотря на все «русификации», их положение оставалось, по сути, неизменным. Но для элитных националистов эта победа оказалась пирровой. Ибо «народ», с которым они имели так мало общего в социальном и культурном отношении, их воспринимал (судя по цитированному выше солдатскому письму) как органическую часть той же «немецкой партии»…
202
Куликов С.В. Указ. соч. С. 70.