Хозяин Древа сего
Шрифт:
Варнава уже полностью взял себя в руки. Он понимал, что слова его безобразно грубы и жестоки, но ничего не мог поделать — пребывал в смятении.
Не проронив ни слова, госпожа Оуян последний раз низко поклонилась и просеменила к проему, ведущему в зал. Проводив ее глазами, Варнава быстро оделся полностью и скорым шагом прошел вслед. В зале, впрочем, ее уже не было. Варнава пошел к дальнему концу пещеры, откуда доносился монотонный шум водопада. Его греховное возбуждение вдруг сменилось подгоняющим беспокойством. По дороге окинул взглядом деревянную стойку, на которой, поблескивая отраженными огнями светильников, висело разнообразное оружие. Между «лунных ножей» и прочих дао, он углядел дайкатану, которая была ему как раз по росту. Очевидно, мастер Сунь не разделял
Он быстро шагнул сквозь проем, откуда обильно вылетали капли воды, и сразу попал под поток. Водопад полностью скрывал вход в пещеру. Варнава, впрочем, привык к этому еще в прежнем жилище Суня, в Ветви Пурвавидеха. Весь мокрый, он вышел на воздух и осторожно огляделся, готовый в любой момент выхватить меч. Однако, кроме шума воды, падающей с обрыва слева, звуков не было. Темные горы нависали над ним. В ночном небе пронзительным голубым светом исходила Ткачиха, изнывая от тоски по отрезанному от нее Небесной Рекой Пастуху.
Он до предела напряг все свои чувства, по силе во много раз превосходившие чувства Кратких. Ткань Ветви в этом месте явно напрягалась, пульсировала, готовая прорваться и впустить непрошеных гостей. Кто-то шел сюда, и шел по его душу. Но время еще было. Варнава быстро проскользнул сквозь водопад назад в пещеру. Картина, открывшаяся ему, не то чтобы удивила, но наполнила острой печалью. В своем роскошном халате, тщательно причесанная госпожа Оуян стояла на коленях на мшистом полу. Лицо ее было ужасно, как мертвенно неподвижная маска театра страны Ва. Стоя позади коленопреклоненной фигуры и громко пыхтя, растрепанная Пу Восьмая, с размазанными по испуганному лицу румянами, усердно пыталась удавить хозяйку шелковым шнурком. Лицо госпожи Оуян распухало и синело, но оставалось столь же неподвижным. Ни один звук не вырывался из-за плотно сжатых губ.
Тихо зашипела, легко выходя из ножен, длинная дайкатана. Девушка не успела понять, что вспыхнуло между ее рукой и головой госпожи Оуян, как перерубленный шнурок соскользнул с хрупкой шеи. Инерция отбросила служанку вбок. Госпожа Оуян тоже не удержалась и упала лицом вниз, да так и осталась лежать, по-прежнему не издавая ни звука.
— Запрещается госпоже Оуян накладывать на себя руки, — сурово произнес Варнава. — Служанке Пу Восьмой запрещается исполнять приказания госпожи об ее убийстве. Учитель, уходя, оставил вас на мое попечение, и я собираюсь почтительно исполнить его приказ. Должен сообщить, что сюда направляются враги, с которыми я намерен сразиться. Вам, госпожа, со служанкой, приказываю скрыться в верхней пещере и ждать исхода боя. Если я буду убит, вам следует или ожидать господина Суня, или поступать по своему усмотрению. Если буду пленен, вы должны скрываться, пока я или господин Сунь не подадим какой-либо знак.
Госпожа Оуян слушала, по-прежнему лежа ничком, но, когда Варнава закончил речь, с трудом поднялась и низко поклонилась:
— Если господин берет нас под свое покровительство, я исполню его приказ, — проговорила она хрипло, лицо, не отошедшее от синюшности, прятала. — Почтительно доношу господину, что ваши рабыни владеют приемами боя на алебардах и кинжалах, умеют стрелять из лука, и могли бы сражаться вместе с вами.
— Благодарю вас, госпожа, — поклонился Варнава, — но в этом нет необходимости. Если я одержу победу, мы уйдем отсюда вместе. Если буду сражен, вы должны оставаться в живых, согласно обещанию, данному мною учителю.
Она еще раз безмолвно склонилась, и направилась к коридору, откуда недавно пришел Варнава. За ней спешила служанка. У самой границы, за которыми сумрак пещеры растворил бы ее силуэт, госпожа Оуян совершила серьезный проступок против церемониала: повернулась и взглянула прямо в его лицо. Словно хотела что-то сказать. Но не сказала, слилась с тенями.
«…Се ми гроб предлежит, се ми смерть предстоит. Суда Твоего, Господи, боюся и муки безконечныя…», — всплывали в душе Варнавы горькие и целительные слова молитвы, читанной перед сном. Высоко поддернув рукава халата, закрепил их тесемками, и вновь прошел сквозь водную завесу. Он уже оставил женщин в запасниках памяти — впереди ожидал бой. На первый взгляд перед пещерой ничего не изменилось: рассеянные сумерки, шум водопада, нависшие горы, да далекий свет несчастной Ткачихи. Но все пространство уже заполоняли враги — Варнава знал это всей своей безразмерной интуицией. Поэтому не стал тянуть время:
— Я, Варнава, Сын Утешения, монах, вызываю всякого, кто осмелится сразиться со мной!
Его голос гулко прокатился по каменному колодцу. Он прокричал это на языке восточных островов — очевидно, сказалось оружие в его руках. Стоял в средней стойке — меч на уровне лица. Его дух и тело вновь пребывали в идеальном балансе, голову держал прямо, лицевые мускулы расслабились, кисти, не фиксируя, сжимали рукоять. Понял, что не сожалеет о привычном посохе.
…Покрытое красными нарывами желтоватое лицо с мелкими чертами, жидкой бородкой и завораживающими глазами — лицо великого сэнсэя. Хрипловатый голос: «Стать слишком близким с одним оружием — большая ошибка, чем недостаточное знание его»…
Тот сенсей был бы доволен им. Но явление неприятеля прервало воспоминания. В один миг возникли быстрые силуэты. То была давешняя компания Дыя, правда, на сей раз, было их побольше — десять-двенадцать как минимум. Теперь были вооружены мечами и копьями. Сновали перед ним, стараясь запутать, замутить разум, чтобы потом наброситься стаей. Издаваемые ими звуки были странны — какие-то подвывания и поскуливания. Мельтешение не производило на него большого впечатления, — не двигался, глядя прямо перед собой, но видя вокруг все. Предварительный танец длился довольно долго, похоже, враги не решались атаковать. Но из тьмы раздалось резкое повелительное восклицание, напомнившее Варнаве что-то давнее-забытое. Что, он не успел понять — враги бросились вперед с нарастающим воем и бешеной яростью. Навстречу им звездным светом сверкнул клинок. Один пронзительно взвизгнул и рухнул, фонтан крови из перерубленной шеи смешался в воздухе с брызгами водопада. Обратным движением дайкатана пронзила горло другого. Варнава больше не мог щадить противников — ставки в этом бою были побольше, чем его жизнь. Враги отступили, по-прежнему составляя полукруг, прижимающий Варнаву ко входу в пещеру. Словно бы ничего не произошло, лишь на мокрых камнях бились в агонии два окровавленных тела.
Вторая атака сопровождалась тем же яростным воем. Дайкатана надвое развалила противника справа, но наконечник копья вонзился в левое плечо Варнавы, был выдернут, нещадно раскрошив мышцу. Голова владельца копья нарисовала эффектную дугу, скрываясь за краем обрыва. Следующий взмах меча перерубил выставленный навстречу клинок и пересек красной линией грудь еще одного. Свора вновь отпрянула, свирепо рыча, собралась на границе, где не мог достать меч. Из распахнутых в тяжком дыхании ртов обильно падали клочья пены. Варнава стоял внешне непоколебимо, но в нем усиливалось беспокойство: здесь было что-то, о чем он в глубине души знал, а знать не хотел. Сулящее боль.
Настоящее дело только начиналось. Раздвинув медлящих атаковать врагов, возник юноша в коротенькой куртке, которого Дый назвал Кусари. Руки он держал сложенными перед собой, отрешенно-высокомерный взгляд был устремлен в никуда. Из раненой руки Варнавы хлестала кровь, усилием воли он подавил боль, но она зудящим напоминанием жила на границе сознания. Он мог сражаться еще долго, не слабея, но перед ним был страшный противник, он знал это еще с прошлой их встречи. Варнава отстранил все мысли и вошел в цуки-но-кокоро. Состояние незамутненной луны пришло сразу и мощно, темнота вокруг осветилась его экстремальным разумом. Чистое и спокойное лицо юноши предстало перед ним волнующе совершенным, и тут Варнава понял, что этот бой проигран: