Хозяин её жизни
Шрифт:
— Я?
— Ты. Провоцируешь меня, притягиваешь к себе, а потом притворяешься, что я силой затащил тебя в мои руки. Считаешь меня чудовищем, а сама в тайне мечтаешь о монстре? — усмехаюсь, даю понять, что замечал каждый её взгляд не слишком удачно скрытый взгляд.
— Ничего такого я не…
Мне даже перебивать малышку нет необходимости, чтобы она поняла, насколько неубедительно это звучит.
— Мне кажется, что ты сам этого боишься, — она сразу замолкает и подрывается на ноги. Увеличивает расстояние между нами, обходит стол и пытается смахнуть себе в руку мусор, но
У девочки трясутся руки, и, по-моему, она вот-вот зальет своими слезами гостиную.
Я не хочу видеть её слезы и тем более не хочу быть причиной, что их вызвала.
— Иди сюда, — хлопаю по колену, и, на удивление, малышка сама забирается на меня, все время поглядывая на повязку, которая за эти несколько минут успела пропитаться кровью в паре мест. — Ты всегда такая послушная, когда волнуешься? — нарочно дразню её и сглатываю, когда она начинает вертеться своей милой задницей в опасной близости к члену, а потом пальчиками лезет мне в волосы и, как кошка, включает режим «вибрации» коготков.
— Расскажи мне что-нибудь о себе? О своей жизни? Василиса, она… Твоя дочь? — переводит тему. А я решаю подыграть.
Мир не рухнет, если я удовлетворю хоть часть любопытства этой маленькой занозы в одном месте. И совсем не о члене идет речь.
— Она — внучка женщины, которая была моей соседкой, пока я рос. Женщины, которая подкармливала вечно голодного пацана и позволяла ему ночевать у себя, когда его родители напивались до совсем бессознательного состояния и дом превращался в проходной двор, хоть сама и сидела иногда на хлебе и воде.
— Она заботилась о тебе… Твои родители, мне так жаль, что тебе пришлось пережить всё это. Ни один ребенок в мире такого не заслуживает.
Я задумался, поэтому не сразу заметил, что у неё почти до неприличия разъехался халат, а сама девочка слишком прониклась парочкой предложений и совершенно не замечает, что еще немного и я смогу увидеть то, где еще недавно были мои пальцы.
Сам не верю, что делаю это, но я запахиваю полы халата и лишаю себя соблазнительного вида её стройных ножек.
Всё-таки тянусь за бутылкой, но, как только та оказывается в моих руках, малышка ловко перехватывает её за узкую часть и тянет на себя, робко показывая мне кивками головы, что заливать боль таким способом — не лучшая идея.
Соглашаюсь, потому что улыбка на её губах того стоит.
— У Марины была дочь, которая связалась не с той компанией. Залетела непонятно от кого, Марина запретила ей делать аборт из-за резуса и вероятности больше никогда не иметь детей. Потом пошли наркотики, дальше ожидаемый передоз. Марина оформила на себя опеку, я к тому времени уже поднялся. Перевез их в нормальный район, до смерти дочери Марина не хотела брать ничего от меня, потому что из-за её мягкого характера все перешло бы дочери. Да и стыдилась она, отказывалась от помощи. Считала, опять же, я хочу помочь из-за того, что чувствую себя обязанным…
— А тебе просто искренне хотелось помочь человеку, который был тебе дорог, — перебивает и прикусывает нижнюю губу, к которой я тут же тянусь большим пальцем и обвожу контур.
Воистину,
Глава тридцать вторая. Аврора
Дамир явно не в восторге от своих откровений и моих выводов.
Он опять замкнулся в себе, ушел — в прямом смысле этого слова, взял свои сигареты и вышел на улицу, потому что заметил, как я сморщила нос от «предвкушения» табачного дыма — и оставил меня в полной растерянности перебирать содержимое аптечки от желания хоть чем-то занять руки.
В халате было не очень удобно. Я постоянно запиналась, а еще меня не покидало ощущение, что пояс слишком слабо завязан, так что я с какой-то маниакальной периодичностью затягивала его, пока не стало трудно дышать.
— Что ты здесь делаешь? — от тяжелого голоса за спиной я едва не выронила нож.
— Что люди делают на кухне? Готовлю, очевидно, — вернулась к своему занятию, потому что, честно говоря, вид Дамира без рубашки немного отвлекал.
Ладно, много отвлекал.
А если я дам ему понять, что мне крайне неловко, когда он рядом в таком виде, Дамир еще и штаны снимет без всякого стеснения.
— Зачем?
У нас что, марафон странных вопросов?
— Я не уверена, что в эту глушь поедет хоть какая-нибудь доставка. Даже за твои деньги. А сырое мясо я как-то не очень люблю. Пока оно размораживается, я успею сделать что-нибудь на гарнир, — пока в планах греческий салат, а дальше придется придумывать что-то еще, потому что Дамир явно не намерен оставлять меня в одиночестве, а я не хочу провоцировать его усмешки своим смущением.
— Тебе идет мой халат, маленькая.
А вот красные щеки — нет, не идут. Чувствую себя помидором из детского мультика.
Я молчу, потому что это хотя бы поможет не спровоцировать Дамира на очередной выпад в мою сторону, от которого у меня каждый раз ток волной по коже.
Дамир медленно опускает ладони по обе стороны от меня на гранитную столешницу, а я даже сквозь плотную ткань чувствую жар, который исходит от его груди. Он запер меня в капкане своих рук — мне бы попытаться выбраться, но желание чувствовать в волосах его горячее дыхание берет верх над разумной стороной меня.
Совсем мозги отключаются, когда Дамир прижимается слегка шершавыми губами к виску и накрывает мои ладони, чтобы я не порезалась от слишком интенсивного нарезания овощей.
— Но без него было бы лучше.
Мне было бы лучше без этого опасного хищника в моей жизни, но сил хватает лишь на прерывистое дыхание вместо ответа и укусы на губах, которые очень хотят сдаться ему в плен, чтобы вновь ощутить грубые поцелуи до нехватки кислорода.
— В средние века тебя сожгли бы на костре, моя маленькая ведьмочка.
Приходится повернуться к Дамиру лицом, потому что в таком положении во мне хотя бы есть крупицы уверенности.
Если от хищника не убежать — а от него не убежать, я точно знаю — остается смириться и попытаться отключиться, чтобы не чувствовать всего, что он захочет сделать с тобой.