Хозяин Колодцев (сборник)
Шрифт:
По первому проживала бедная вдова, распродающая утварь и украшения. Я купил у нее кольцо с рубином — просто из жалости.
По второму адресу меня встретил парнишка лет пятнадцати и предложил на выбор целую шкатулку с драгоценностями. Сразу сообразив, в чем дело, я пообещал обо всем донести его матери; переменившись в лице, парнишка умолял меня этого не делать. У матери так много побрякушек, она не заметит пропажи, в то время как он, вступающий в жизнь юноша, вынужден мириться с унизительной бедностью. Мать скупа и не дает на самые необходимые расходы, и так далее, и тому подобное. Я ушел, оставив юнца один на один с его проблемами.
Третьим адресом значился какой-то постоялый двор на окраине. Я долго думал, а стоит ли тащиться так далеко и по таким грязным улицам — но в конце концов привычка доводить дело до конца заставила меня потратиться на карету с кучером и навестить гостиницу «Три осла».
И я не пожалел о потраченном времени.
— …Ей-ей, не похожи вы на скупщика, благородный господин. Ей-же-ей, не похожи…
Старикашка был отнюдь не беден — ему принадлежала большая часть телег, загромоздивших двор, и горы мешков на этих телегах, и лошади, и мулы, и еще куча всякого добра — тем не менее он остановился в самом маленьком, самом вшивом номере «Трех ослов», одет был в засаленный кафтан и мешковатые штаны с чудовищными заплатами на коленях, и я своими глазами видел, как он бережно подобрал валявшийся во дворе кусок бечевки: вещь нужная, сгодится…
— Не ваше дело, почтенный, на кого я похож, а на кого не похож. Камушек продавать будем — или лясы точить?
Старикашка поводил кустистыми бровями; на его загорелом до черноты морщинистом лице брови были как два островка пены. И плавали по лицу совершенно независимо от прочей старикашкиной мимики.
— Камушек, конечно, хорошо… Хороший камушек. Вот, не изволите ли взглянуть.
Я изволил; и замусоленного мешочка с разной мелочью извлечен был камушек размером со средний желудь. Я глянул — и ощутил, как меня захлестывает теплая, в иголочках нервов, волна.
Бирюза. Безмятежно-синяя собачья морда; то есть с первого взгляда кажется, что собачья, а по пристальному рассмотрению уже не знаешь, как эту зверушку назвать. Добренький такой, старенький, впавший в маразм волк-людоед.
— Нравится, благородный господин? — поймав мой взгляд, старикашка споро убрал обратно в мешочек. — Коли нравится, давайте цену ему сложим, что ли. Вещь дорогая, кабы не нужда, так и не продавал бы…
Он врал так же привычно, как чесался. Без особого смысла и не потому, что зудит. Механически.
— Вы, почтеннейший, товар-то не прячьте, — сухо сказал я. — Так не принято — мельком камни оценивать. Погляжу — а там и о цене поговорим. Ну?
Камень явился на свет повторно; еще прежде, чем коснуться его пальцами, я поймал облачко чужой силы, средоточием которой была собачья (волчья?) морда.
Это был третийтакой камень. Или четвертый, если считать и тот, что висит на поясе дамы в черном; надо полагать, к камушку прилагалась очередная история.
— Возьму, пожалуй, — сказал я задумчиво. — Только, господин хороший, вы уж расскажите мне, откуда у вас эдакая милая безделка. За рассказ доплачу. Идет?
Старикашка смотрел на меня в упор — насмешливо и холодно. Белые, как пена, удивленные брови поднялись так высоко, что, казалось, еще чуть-чуть — и они соскользнут на затылок.
— Вам, господам все сказки подавай. До седых волос, бывает, доживет барин — а хлебом не корми, дай баек послушать, будто дитю сопливому… Только вы, благородный господин, камушек покупать собирались, а языком я сроду не торговал и не собираюсь. Берете — или как?
Я полез в карман и выложил на покрытый жиром стол пригоршню крупных серебряных монет.
Старикашка посмотрел на серебро, потом на меня; белые брови помедлили и вернулись на место, зато уголки безгубого рта жестко, иронично приподнялись:
— Это ваша цена за камень?
— Это моя цена за рассказ, — сказал я в тон ему, холодно. — Камень не стоит и половины этих денег… Вы правы, почтенный, на скупщика я не похож и ремеслом таким сроду не баловался. А сказки ваши, как вы изволили выразиться, я готов оплатить — при условии, что хотя бы половина рассказанного окажется правдой… Итак, откуда у вас эта… штучка?
Некоторое время старикашка смотрел мне в зрачки. На третьей минуте этого взгляда я счел возможным добавить денег в поблескивающую на столе горку.
— Атропка! — прозвал старикашка, почти не повышая голоса. За его спиной, в дверях, сейчас же возник плечистый детина — на полголовы выше меня и вдвое шире.
— Атропка, — старик прищурился. — Тут господинчик изволит шутки шутить со старым Прорвой, так ты, будь любезен…
Я не поверил своим ушам. Старикашка, заботливо подбирающий кем-то оброненную веревочку — и отказывается от полновесной горки серебра?!
— Пожалуйте вон, господин, — прогудел Атропка. Голос у него был под стать фигуре. А может быть, он специально басил — дополнительной угрозы ради.
— Право же, — сказал я ласково. — Право же, не понимаю. Кулончик беру, но должен же я быть уверен, что камушек не краденый?
Старичок смотрел не просто насмешливо — презрительно. Атропка оказался у меня прямо за спиной:
— А пожалуйте…
Я ждал, когда он меня коснется. Р-раз! — заскорузлая рука непочтительно ухватила меня за локоть; два — вместо плечистого детины на пол грянулся толстый, неприлично желтобрюхий змей. Крупный, но неядовитый.
— А-а-аа…
Некоторое время Атропка извивался на досках, тщетно пытаясь понять, каким образом надо ползти. Потом дело заладилось — тускло посверкивая чешуей, бывший плечистый молодец зазмеился по направлению к двери. Я перевел взгляд на старикашку.
Лицо его, и без того темное, налилось дурной кровью и сделалось как уголь. Одна белая брось взлетела вверх, другая опустилась, полностью скрывая глаз; я испугался, что строптивого деда хватит удар.
— …Так что, почтеннейший, я к вам по-доброму, а вы, стало быть, дуболомов своих вызываете… Так откуда у вас камушек?