Хозяин тайги
Шрифт:
— Вовремя крикнул, — спокойно сказал Петр, опуская дымящийся карабин. — Нужно было, чтоб она голову повернула.
Зверь как-то слепо, неуклюже полз по траве, содрогаясь всем телом и тяжко дыша. Это были предсмертные конвульсивные движения, но Мише они казались грозными и ужасными. Практикант вскинул ружье.
— Не трать пороху, — сказал Петр, — пуля у тигрицы в мозгу.
Практикант был охвачен отчаянием.
— Эх, опоздали, раньше бы! — горестно воскликнул он и, держа ружье наперевес, бросился к кустам.
— Эй, берегись, не подходи к зверю! — послышался сзади голос Гжибы. — Ожить еще может.
Миша, не слушая его, обежал по склону. Он споткнулся о вытянутую лапу тигрицы, но удержался на ногах.
Что же это? Земля вокруг была усеяна пухом, перьями. В кустах лежала большая птица с распластанными поломанными крыльями и длинной гибкой шеей.
Так вот кто это был! Лебедь прятался в кустах, а Миша подумал, что там Настя. Охотник ли ранил птицу, заболела ли она и не могла улететь со стаей, кто знает?
Судорога перехватила Мише горло. Он опустился на землю, на глаза его навернулись слезы.
— Фу, черт! Что это со мной? — смущенно бормотал Миша. — В самом деле, как пьяный. Стыд какой! — Усилием воли он подавил судорогу, сжимавшую горло.
— Ты чего над лебедем колдуешь? — раздался над ним голос Петра.
— Понимаешь, думал — это Настя.
Миша облегченно вздохнул и вскочил на ноги, пряча лицо от Петра, чтобы тот не заметил его мокрых глаз.
Возле тигрицы собрались все, кто принимал участие в охоте.
— Ай да Петр! Ну молодец! — повторял Кандауров, попыхивая трубкой. — На таком расстоянии, и прямо в глаз!
— Хороша! — похваливал Панкрат, оглядывая могучее тело тигрицы. — А что, если б чуточку повыше взял? Только б раздразнил ее. Не сдобровать бы нам тогда!
— Снайперу не положено выше брать. — Петр улыбнулся.
Сдержаннее всех вел себя Гжиба.
— Аккуратный выстрел, — сказал он, подняв голову зверя и показывая кровавую рану «а месте правого глаза. Он критическим взглядом смерил Петра с ног до головы. — Аккуратно пальнул, — повторил он, — ничего не скажешь. — И с явной завистью добавил: — А я жду в засаде, жду… Другим путем чертовка пошла.
— Вот кто мне помог. — Петр стиснул сильной рукой Мишино плечо и рассказал, как это все было.
3
Пока снимали шкуру с убитого зверя, прошло больше часа. Кандауров пригласил Гжибу переночевать в лагере. Миша переглянулся с Панкратом и пожал плечами. «Зачем Владимир Николаевич его зовет? Хочет уговорить разбойника?»
В лагерь пришли затемно.
У костра сидела Настя, живая и невредимая. Видимо, она |Не чувствовала за собой вины. На все расспросы отвечала: ‹«Не хочу в деревню». Потом призналась, что бегала по тайге, пока не увидела следы титра.
— Эх, ты! — сказал Миша. — Не ожидал я от тебя… — Он махнул рукой и отвернулся.
Землеустроитель и его помощники были чрезвычайно довольны охотой, без конца рассказывали друг другу подробности и рассматривали с восхищением великолепную шкуру зверя. Только Фома сокрушенно повторял:
— Ой, не к добру это, не к добру, братцы! — Он боялся, что в тайге бродит тигр-самец, который придет по следам охотников и нападет на лагерь. Недоволен был Фома также появлением Гжибы. Что-то сердито бормоча, он принялся разливать по тарелкам перестоявшийся, остывший суп.
Гжибе, как и всем, дали пресного мяса и сладкой картошки. Он молча ел.
После ужина они остались у костра вдвоем: Гжиба и Кандауров. Из палатки слышались нестройные, дикие звуки. Кто-то колотил в сковородку, кто-то наигрывал на гребенке, как на губной гармошке, кто-то пищал на самодельной дудочке из тростника. Вразнобой стучали, ударяясь друг о друга, деревянные ложки. Гжиба и Кандауров услышали, как захохотал Панкрат, и Миша возбужденно сказал:
— Да не так, не так! Следите за моей рукой. Ну, разом, начали!
— Что это? — опросил Гжиба.
— Оркестр Миша организовал. Сыгровка у них.
— Ишь ты! — сказал глухо охотник. — Весело живете.
Кандауров достал из походной аптечки бутылку спирта. Прозрачная жидкость казалась розовой в отсветах костра.
— А не выпить ли по случаю встречи? — предложил он. — Помянем тигра…
— Вижу и понимаю, — с расстановкой сказал Гжиба, откладывая в сторону дробовик, который чистил до этого, — он никогда не сидел без дела. — Очень даже понимаю, к чему это. — Однако взял стакан и залпом осушил его.
Вышил и землемер. Закусили пресным мясом.
— Свалить меня хочешь? А где же твоя наука? — Гжиба, прищурив угрюмый глаз, с вызовом поглядывал то на веточку, которую вертел в руках, то на землемера, как бы измеряя его рост. — Что же это так? Ты и человека на корню познавай, как сосенку.
— Он сам себе налил и выпил. Я и так тебя знаю, — с деланным равнодушием сказал землемер. — Изучил от корней до самой шапки.
Он тоже пил, но наливал себе лишь на дно кружки…
— Что же это ты, Гжиба? Хочешь один всей тайгой владеть? Получается так: одного живоглота сбросили, а на его место рвется другой. Ты же партизаном был. А теперь что? Государь всея тайги? Новый самозванец? Видала уже таких матушка Русь.
— Эх, землемер, не понимаешь ты меня.
— Это ты нас не понимаешь. Если бы понимал, не жалел бы для нас тайги.
Охотник усмехнулся.
— Я не тайгу, а мужиков жалею, что сюда идут. Ну куда суются? Не сдобровать им тут, не привыкнуть; только тайгу разорят и уйдут. Изгадят все, повырубят, поразгонят птицу лесную, зверя таежного — и поминай как звали…
Гжиба задумался.
— А если мужиков жалеешь, помоги им. Ишь какой: «Моя тайга!» Да она никогда твоей и не была. Сам знаешь, кто здесь властвовал: контрабандист, скупщик пушнины, золота, пантов, женьшеня. По дешевке в обмен на спирт, на опиум, на гнилую мануфактуру забирал он все у охотников, у старателей. Все были у него в долгу. Это был такой же опасный и злобный хищник, как тот тигр, которого мы сегодня убили. Так же беспощадно грабил тайгу, держал ее в страхе и повиновении…