Хозяин тайги
Шрифт:
Но что бы ни говорил Гжиба сейчас, Миша-то знал, что победа осталась за ним.
Он указал на лежащую у его ног соль и кивнул Фоме:
— Убери!
3
Вернувшись в лагерь и узнав о случившемся, Кандауров отозвал в сторону Гжибу и строго отчитал его.
— Недостойные шутки, — закончил он отрывисто и резко. — В следующий раз не так с тебя взыщу.
Досталось и Якову Мешкову. За того взялся практикант.
— «Обойдемся как-нибудь. Отдай ему соль!» Так? Да?.. Такие, как ты, все дело портят…
— А чего я напортил? — миролюбиво возражал Мешков. — Урезонить его тихим словом, он бы и смирился. Все чинно, благородно бы обошлось. — Добродушно посмеиваясь, Мешков поглаживал бороду. — Ты лаской, душевностью бери. Доброта и благородство, знаешь, это самая сильная сила в мире. Против нее ничто не устоит.
— Да, как же! Проймешь такого благородством! Тоже мне советчик. Что ж, хорошо. Вот нападут на нас волки, отберу я у тебя дробовик и пошлю к ним безоружного для душевного разговора, — посмотрим, чем они тебе ответят на твое тихое слово да на ласку.
Мешков нахмурился.
— Ну, волки. Это не пример.
— Почему не пример? Другой человек хуже волка.
— Да, может, и так, — проговорил в раздумье Мешков, поеживаясь, будто ему стало холодно. — Но огорчительно бывает человека обидеть.
— А ты разобраться должен, что за человек. Если он сам готов уничтожать людей сотнями для своего благополучия? Такого тоже пожалеешь?
— Ну, уж будет, будет тебе!.. — Мешков огорченно махнул рукой. — Зачем нам с тобой схватываться? Хорошо обошлось, и ладно. И соль с нами, и Гжиба присмирел.
Похоже было на то, что Гжиба в самом деле раскаивается в своей вспышке. Он молча выслушал землемера, не оправдывался, не возражал.
Но смирения его хватило ненадолго. На следующий день, когда отряд вел просеку, Гжиба остановил проходившего мимо Кандаурова.
— Слушай, землемер, — сказал он, — а ведь тебе все же со мной не совладать: ни тебе, ни твоему практиканту. Приручить меня хотите, вижу. Ну, это вряд ли удастся… Я здесь как дома. Хочу — работаю, хочу — гуляю, песни пою, в пляс иду. Моя тайга, я здесь хозяин! — Он засмеялся, но смех его был отрывистый, сердитый. И непонятно было: шутит он или угрожает. — Тайга, как норовистый конь, не всякого признает, — снова свернул он на свое. — И вам служить не станет, ежели я того не захочу. Вот оно как! Да, а шутки понимать надо.
Он взялся, посмеиваясь, за топор, поплевал на ладонь и принялся подрубать могучую сосну, стоявшую на просеке.
— Объезжал я норовистых коней, — проговорил землемер. — И как служили мне они потом!
Гжиба на мгновенье прекратил работу и пробормотал, словно про себя:
— Ну-ну, посмотрим, поглядим…
— Да, силы много в тебе, — сказал задумчиво землемер, — и рука крепкая, и глаз меткий, но это еще не все в жизни. Погоди, — остановил он охотника, который больше чем наполовину подрубил огромную сосну и, зайдя с другой стороны, уже взмахнул топором, чтобы десятком точных ударов свалить ее. — Хочу тебе кое-что показать. — Землемер отвел охотника от подрубленного дерева. — Ты, Гжиба, ястреба бьешь на лету. Вот какой у тебя глаз! Ну-ка, определи мне ее высоту! — Кандауров кивнул в сторону сосны.
Гжиба искоса взглянул на дерево. Ответить нетрудно, но стоит ля отвечать? Видно, подвох готовит землемер.
— Пятнадцать сажен, — сказал он, наконец, пренебрежительно.
— Это, выходит, тридцать два метра, — подсчитал Кандауров. — А ты что скажешь, Миша? Сколько, по-твоему?
Практикант нехотя взял вешку. С одной стороны, он считал для себя оскорбительным и постыдным участвовать в соревновании с этим человеком, с другой стороны, ему очень хотелось сбить спесь с охотника, проучить его, поставить на место.
— С инструментом? — опросил Гжиба насмешливо.
— Нет, с палкой, — сказал отрывисто Миша. — Какой же это инструмент! — Он быстро отсчитал от сосны тридцать шагов и воткнул вешку. Затем отыскал на земле место, куда падала зрительная линия, проходящая через вершину дерева и конец вешки, Измерил это расстояние и прикинул в уме.
— Тридцать девять метров! — громко крикнул он.
— Ишь, какие фокусы, — оказал Гжиба.
Миша и не взглянул на охотника, только бросил через плечо:
— Не фокусы, а подобие треугольников.
— Вали ее, — крикнул Кандауров, — сейчас проверим!
Гжиба, как бы играючись, ударил несколько раз топором, и могучее дерево, с гулом и свистом разрезая воздух, рухнуло на землю.
— Вот это громадина! — воскликнул Саяиин, измеряя лентой сосну.
— Тридцать восемь и две десятых, — произнес торжественно Петр, помогавший ему.
Панкрат прищелкнул языком.
— Видал? Вот она где. точность!
— А отсюда мораль, — оказал назидательно землемер и смеющимися глазами посмотрел на Гжибу. — Хоть и таежный ты житель, а мог бы у нас многому такому поучиться, что пригодилось бы тебе в тайге.
Гжиба нахмурился, но промолчал. Это был уже второй урок, который он получил за последнее время. Весь день он усердно работал, может быть, даже усерднее обычного, а ночью, видно, опять заскучал и вздумал развлечься. Принявшись чуть свет готовить завтрак, Фома обнаружил, что исчезла соль. Бледный от страха, он разбудил землемера.
— Гжиба начудил, — докладывал он на ухо Кандаурову: — стащил тайком соль и где-то спрятал. Это что же такое? Надо из тайги уезжать?
Рабочие принялись осматривать место происшествия, обследовали ближайшие кусты. Миша даже заглянул украдкой в вещевой мешок Гжибы. Соли нигде не было.
— Ты бы уж лучше что-нибудь новенькое придумал, а то это старо. — Негодующе крикнул Миша.
Гжиба презрительно отмалчивался, будто не замечал никого вокруг, и все о чем-то думал, мучительно морща лоб и поглаживая его рукой. К нему подошел землемер:
— Гжиба, это ты сделал?
Миша сердито пожал плечами, как бы говоря: «Что за вопрос? Кто же еще? Может быть, я?»
— Гжиба, где соль?
Охотник рассеянно посмотрел на землемера и отвернулся.
— Гжиба, — в третий раз обратился к нему Кандауров, — что же ты молчишь?