Хозяин усадьбы Кырбоя. Жизнь и любовь
Шрифт:
Так говорила хозяйка, когда они стояли возле кырбояской изгороди, до которой Виллу ее проводил; они стояли так близко друг к другу, что Виллу чувствовал прикосновение платья хозяйки, даже ощущал сквозь одежду тепло ее тела. Не выдержав, Виллу обнял хозяйку здоровой рукой, ведь хозяйка стояла так, что ее удобно было обнять. Он обнял ее, привлек к себе и пообещал через день-другой дать окончательный ответ, вынужден был пообещать, — что еще оставалось Виллу, раз хозяйка Кырбоя стояла так близко, что очень удобно было обнять ее здоровой рукой.
Только одно оставалось ему еще, потому что
21
После праздника сбора орехов, в ночь на понедельник, пропала кырбояская Моузи, и поначалу никто не мог понять, куда она делась. Моузи, когда была помоложе, иной раз пропадала довольно долго — она любила охотиться на птиц и зайцев, любила пускаться в длительные свадебные путешествия, но сейчас ноги у нее уже не годились для охоты, а госпожа Венера давно от нее отвернулась, так что свадьбы, где бы они ни справлялись, далеко ли, близко ли, Моузи уже ничуть не интересовали.
— Поищите, может, она отправилась куда-нибудь околевать, — сказал наконец старый Рейн, — вы ведь все жаловались, что она ничего не ест.
— Разве собаки перед смертью уходят из дому? — спросила хозяйка.
— Они стараются уйти куда-нибудь подальше, чтобы не валяться как ненужный хлам у людей под ногами.
Слова «ненужный хлам» больно кольнули хозяйку, она вспомнила, что каткуский Виллу вчера обронил эти слова, говоря о себе. И хозяйка невольно заметила:
— Мне кажется, Моузи могла бы и дома умереть, она вполне это заслужила.
На этом разговор и кончился, и едва ли он потом возобновился бы, если бы хозяйка случайно не услышала, как Микк сказал:
— И чего это каткуская собака воет, что ей приснилось? А может, наша Моузи и впрямь околела и та ее оплакивает?
Теперь и хозяйка услышала, что воет какая-то собака и вой этот и впрямь доносится со стороны Катку.
Она велела обыскать все вокруг дома, она и сама отправилась на поиски Моузи, охваченная каким-то жутким предчувствием, ей казалось, будто они ищут человека, который точно сквозь землю провалился. Но долго искать им не пришлось — вскоре Микк, дойдя до рябины, росшей в углу сада, крикнул:
— Вот она лежит!
— Мертвая? — спросила хозяйка.
— Окоченела уже, — ответил Микк, ткнув собаку ногой.
Все поспешили туда, даже хозяйка, и все увидели, что кырбояская Моузи действительно уже успела окоченеть. Вытянув ноги и слегка запрокинув голову, точно ей было очень жарко, Моузи лежала под ветхой скамейкой, на которой хозяйка любила сидеть по вечерам, когда выпадала роса и заросший, запущенный сад наполнялся ароматами трав и цветов.
— Ишь, окаянная, под скамейку околевать забралась, точно другого места не нашла, — выругался Микк и, обратившись к хозяйке, спросил: — Где ее закопать?
— Здесь и заройте, — ответила хозяйка.
— Под скамейкой? — спросил Микк.
— Там, где она лежит, — сказала хозяйка.
— Тогда придется убрать скамейку, иначе яму не выроешь, — заметил Микк.
— Уберите,
— А что потом со скамейкой делать? — спросил Микк. — Она ведь прогнила совсем, стоит ли ее обратно ставить.
— Поставьте вместо нее новую, — распорядилась хозяйка.
— Сюда же?
— Да!
Теперь все было ясно, и Микк отправился за лопатой, так как хозяйка пожелала, чтобы старший работник Микк сам похоронил собаку, вырыв для нее глубокую яму. Хозяйка стояла тут же, точно кубьяс, подгоняющий землекопа, и смотрела, как Микк роет яму. Но хозяйка ни разу не поторопила Микка, хозяйка вроде бы и не видела, что делает Микк, она просто стояла и смотрела, будто ей больше не на что было в этом мире смотреть.
— Та собака все еще воет, — сказала хозяйка Микку, когда он уже заканчивал работу.
— Видно, каткуская собака взбесилась, — заметил Микк. — Наша была старая, а та помоложе, видно, взбесилась — иначе чего ж она воет.
— А это в самом деле каткуская собака? — спросила хозяйка.
— Вой с той стороны доносится, — сказал Микк, — будь это на другом хуторе, не так бы слышно было.
Хозяйка стояла и слушала, слушала еще и после того, как Микк зарыл собаку, слушала и позже, стоя у окна своей комнаты, пока наконец уже нечего стало слушать.
Хозяйкой овладело странное беспокойство, ей казалось, будто она должна сходить в Катку и узнать — почему так воет собака. Может быть, она и в самом деле взбесилась, как уверяет старший работник Микк, или, может быть, там стряслось что-нибудь такое, из-за чего старые собаки околевают, а молодые принимаются выть. Хозяйка не находила себе места, пока Яан, вернувшись после обеда с мельницы, не сообщил, что нынче ночью каткуский Виллу застрелился, выпустив в себя заряд дроби. Теперь хозяйка Кырбоя успокоилась, она перестала прислушиваться к тому, доносится со стороны Катку собачий вой или нет. Она ушла к себе в комнату и заперла дверь на ключ, заперла дверь и закрыла окна, которые целыми днями были открыты, так как, несмотря на осень, стояла теплая, солнечная погода.
Никто не заметил, долго ли пробыла хозяйка в своей комнате, один только старый Рейн расхаживал возле дома, ожидая, когда дочь снова откроет окно или дверь: казалось, он был чем-то обеспокоен, чего-то опасался. И когда наконец дверь открылась, точно ничего особенного и не произошло, Рейн вздохнул с облегчением. Но, увидев, что дочь оделась так, словно собралась куда-то далеко, старик опять заволновался. Почти бегом бросился он вслед за дочерью к воротам и закричал:
— Анна! Анна! Куда ты?
— Не знаю, — отозвалась дочь.
— Когда вернешься?
Ответа не было.
— Ты совсем уходишь? — спросил отец.
Теперь дочь остановилась, как будто что-то вспомнив.
Остановилась, повернулась и сделала несколько шагов обратно к воротам, возле которых стоял отец.
— Не спрашивай, папа, сейчас я ничего не знаю, — проговорила наконец хозяйка Кырбоя и пошла, пошла по дороге, которая ведет к озеру; но эта же дорога ведет и в деревню, и к шоссе, ведет и в Катку, и в Мядасоо, и в Метстоа, и в Пыргупыхья, если с большака свернуть налево.