Хозяин жизни
Шрифт:
Я люблю детей за их непосредственное отношение к жизни. Они что думают, то и говорят, а взрослым так часто нужно лгать или притворяться. Внимательно слежу за тем, как мальчишки съезжают по трубам и горкам, девочки куролесят в бассейне, наполненном пластиковыми, разноцветными шариками. Кто-то прыгает на батуте, а несколько мальчишек строят башню из больших мягких кубиков. В моем классе есть девочка с диабетом первого типа. Дашенька заболела, когда ей было всего два с половиной года. Сейчас ей шесть, и за ней я слежу особенно тщательно. Дело в том, что физическая нагрузка может привести к резкому
Однако дети, кроме всего прочего, бывают очень жестоки. И вот сейчас семилетний Игнатов, который понятия не имеет через что проходит эта красивая девочка каждый день, обзывает ее.
— Наркоманка, наркоманка! — прыгает вокруг Даши Игнатов.
Все потому, что перед обедом девочке делают инъекции инсулина. Откуда он только слова такие знает? Даша молодец, она сжала губки и молчит, а этот малолетний идиот прыгает вокруг нее, словно тупиковая ветвь обезьяны, так и не прошедшая через эволюцию.
— А ну-ка перестань, Игнатов! А то я поставлю тебя в угол, и ты будешь стоять там, пока не поймешь, как надо себя вести! — лезу я через пластиковые цветные шарики, но постоянно проваливаюсь.
Игнатов шустрее, он прыгает и, схватив Дашину сумку с пояса, срывает ее с ремня, затем также ловко запрыгивает на подоконник и умудряется открыть окно. Он знает, как важна для Даши эта сумка и он швыряет ее в окно. Мы с Катей в шоке поворачиваемся друг к другу. Кидаемся к подоконнику, снимаем оттуда ученика и, перегибаясь через проем, смотрим вниз.
— Почему на окнах нет замков?! Это небезопасно для детей! А если вниз полетит ребенок, а не сумка?! — кричу я так громко и жестко, что все дети оборачиваются, работница отеля начинает оправдываться.
Даша поджимает губу, я закрываю окно и сажусь перед ней на колени, она начинает плакать, а я понимаю, что это плохо, очень плохо.
— Тише, девочка, сейчас я все исправлю. — Вроде бы когда она рыдает сахар растет, а не падает, — натягиваю туфли, — адреналин. Но это не точно.
Я со злостью смотрю на Игнатова, который хоть и стоит в углу, но так громко ржёт, что мне хочется прибить его.
— Если она помрет, нас посадят, — шепчет уголком губ Катя.
Зыркаю на нее исподлобья.
— Прекрати сейчас же говорить такие вещи.
— Она за край козырька зацепилась, на самом углу висит, если палкой поддеть, ты скинешь, — орет в мою удаляющуюся спину Катя. — А-то пока будешь кого-то из персонала искать она…
— Замолчи!
По совету Катерины на пляже я нахожу длинную палку. Несколько мгновений думаю, потом все же перелажу через невысокий палисадник, подхожу к козырьку. Страшно, что кто-нибудь увидит то, чем я занимаюсь, но это мой недосмотр. В следующий раз проверю окна прежде, чем пускать детей в игровую. И когда я, встав на носочки, поддеваю ремешок сумки, и она летит вниз, ко мне подбегают сразу два охранника и хватают за руки. Становится так жутко страшно, что я, растеряв всю свою храбрость, начинаю заикаться. Они шутят про то, что я могла бы заслужить свою свободу,
дергают меня за локти и тащат по коридору. Они называют меня воровкой и грозятся вызвать полицию, при этом громко ржут и перекидываются матерными репликами, от которых у меня уши вянут. Так сильно дергают меня за руки, что мне кажется, что они просто вывернут их. Но коридор заканчивается, и мужики толкают меня в чей-то кабинет, где на двери крупными буквами написано «управляющий».
— Это что такое? Я бабу не заказывал, — стоит возле стола, перебирая бумаги, высокий, худой мужчина в костюме.
Он смотрит на меня поверх очков.
— Воровку поймали, Борис Михайлович! Она на козырек пыталась забраться и что-нибудь украсть.
— И что же у вас на козырьке красть, добры молодцы?
— Может она потом в окно и шмыг! Мы ее на мониторах увидели.
— Валите отсюда, — машет он рукой, присаживаясь на стул, — бойцы невидимого фронта.
— Зовут тебя как?
— Маша, — я топчусь на месте и дергаюсь вперед, думаю бежать, но руки до сих пор болят, не хочу попадать в лапы охранников снова, — мне нужно назад. И они забрали мою сумку, это для девочки, она болеет, — кидаюсь к двери.
— Погоди, Маша, разобраться нужно.
— Мальчик вышвырнул в окно сумку для девочки, мне нужно ее отнести обратно в детскую комнату.
— У нас такая есть.
— В игровую.
— Понятно.
— Мне надо быстро назад.
— Ясно, — зевает этот Михайлович и так жестко тупит, что мне хочется побить его.
Но в этот момент дверь за моей спиной открывается. Не знаю, почему я не оборачиваюсь, наверное, боюсь, что это снова охранники. Но увидев того, кто заглянул, управляющий тут же подрывается с места, становится по стойке смирно и одергивает пиджак. Он меняется в лице, и подбородок чуть приподнимает, имитируя полную покорность.
— Михалыч, ко мне поднимись, перетереть нужно.
— Да, босс, — чеканит управляющий.
А мне теперь и оборачиваться не нужно, я по глубокому голосу понимаю, перед кем управляющий стал по стойке смирно. Не знаю, за что судьба надо мной так издевается? Зачем она снова тянет нас друг к другу? Хотя, что-то внутри и так не дает мне забыть отца моего мужа.
Сегодня мне приснился сон. Мы снова были голыми и мокрыми. С моих влажных волос на пол текла вода. Я слышала звон капель и собственные сладкие стоны. Стояла перед ним на коленях, а он запустил руку в мои слипшиеся от воды волосы, наклонился, принявшись целовать в губы, поглощать ртом, дразнить языком. А я при этом рукой ласкала его член.
От наслаждения я прикрыла глаза, чувствуя его черную, колючую бороду на своей щеке, а еще мощную твердую плоть под пальцами. И чем больше я его гладила, тем сильнее ощущала давление языка у себя во рту. Скользкий и горячий, я ласкала его по всей длине. При этом тело отца моего мужа было таким сильным и только моим. В той неудобной позе у него по максимуму напрягался жесткий пресс и очерчивался рельеф мускулистых рук. Дусманис давил, пропихивая язык все глубже мне в глотку, могу поспорить он не мог контролировать свой ненасытный, грязный французский поцелуй.