Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Шрифт:
В пользу этого предположения свидетельствует и то, что одновременно с текстом директивы на согласование Сталину 29 августа был послано еще одно постановление Политбюро, непосредственно касавшееся НКТП. В постановлении говорилось об отмене решения местных властей об исключении из партии директора Саткинского завода «Магнезит» в Челябинской области. Это постановление, оформленное в протоколе Политбюро 31 августа [694] , а на следующий день опубликованное в газетах, несомненно, было инициировано Орджоникидзе.
694
РГАСПИ. Ф.17. Оп.3. Д.980. Л.79.
Одновременно с решением о директоре Саткинского завода 31 августа было принято также постановление Политбюро о Днепропетровском обкоме КП(б)У, один из пунктов которого касался судьбы директора Криворожского металлургического комбината Я. И. Весника. Этот известный в стране хозяйственник, имя которого еще совсем недавно мелькало в газетах, был обвинен в содействии контрреволюционерам-троцкистам и исключен из партии. Политбюро вступилось за Весника и возвратило ему партийный билет [695] . 5 сентября «Правда» поместила информацию о пленуме Днепропетровского обкома, на котором обсуждалось постановление Политбюро от 31 августа. Сделав необходимые заявления об активизации борьбы с врагами, пленум «решительно предупредил» «против допущения в дальнейшем имевших место […] перегибов, выразившихся в огульном зачислении членов партии в троцкисты и их пособники без достаточных на то серьезных оснований».
695
Там же. Л. 75.
Несколько дней спустя, 7 сентября 1936 г., Орджоникидзе в письме Сталину из отпуска с юга подтвердил свою особую заинтересованность в защите хозяйственников и аккуратно высказал несогласие с продолжением кампании чисток: «В дни процесса над предательской сволочью (августовский суд над Каменевым, Зиновьевым и другими бывшими оппозиционерами. — О. X.) хотел тебе написать, но как-то не вышло. Часть процесса я слушал в ЦК в кабинете т. Кагановича. Слушал последние слова почти всех. Более мерзкого падения человека, какое они показали, нельзя себе представить. Их мало было расстрелять, если бы это можно было, их надо было по крайней мере по десять раз расстрелять […] Они нанесли партии огромнейший вред, теперь, зная их нравы, не знаешь, кто правду говорит и кто врет, кто друг и кто двурушник. Эту отраву они внесли в нашу партию. Это нам сегодня обходится очень дорого. Сейчас в партии идет довольно сильная трепка нервов: люди не знают можно верить или нет тому или другому бывшему троцкисту, зиновьевцу. Их не так мало в партии. Некоторые считают, что надо вышибить из партии всех бывших, но это неразумно и нельзя делать, а присмотреться, разобраться — не всегда хватает у наших людей терпения и умения. Подкачали порядочное количество директоров, почти всех их спасли, но “обмазанными” остались […] Сильно боюсь армии […] Ловкий враг здесь нам может нанести непоправимый удар: начнут наговаривать на людей и этим посеют недоверие в армии. Здесь нужна большая осторожность […]» [696] .
696
РГАСПИ. Ф. 558. On. 11. Д. 779. Л. 97-100. Письмо с аналогичными опасениями по поводу массовых арестов бывших оппозиционеров Орджоникидзе послал Сталину также в начале октября (Там же. Д. 779. Л. 119–120).
«Летнее наступление» Орджоникидзе, своеобразные итоги которого он подвел в этом письме к Сталину, было, судя по всему, результатом некоторого компромисса в верхах партии. Сталин, разгонявший машину репрессий, столкнулся с определенным противодействием. Попытки защитить своих работников в этот период предпринимал не только Орджоникидзе, но и руководители других ведомств [697] . Сталин уступил и санкционировал решения Политбюро в защиту хозяйственников. Однако вскоре этот кратковременный компромисс был разрушен, сигналом чего можно считать арест в ночь на 12 сентября 1936 г. первого заместителя Орджоникидзе Ю. Л. Пятакова. Это еще больше осложнило обстановку в Наркомате тяжелой промышленности и ухудшило положение Орджоникидзе, под боком у которого якобы действовал «враг».
697
Rees Е. A. Stalinism and Soviet Rail Transport. Basingstoke, 1995. P. 147, 148,150, 158,159.
Трудно сказать, в какой мере Орджоникидзе действительно верил в виновность Пятакова. 7 сентября в уже упоминаемом письме Сталину Орджоникидзе осторожно намекал на возможность обойтись без ареста Пятакова: «Пятакова его жена засыпала во всю (жена Пятакова была арестована и дала против него показания. — О. X.). Что бы мы ни решили, но оставлять его замом (наркома. — О. X.) это абсолютно невозможно, теперь это уже вредно. Его надо немедленно ос вободить. Если арестовывать не будем, давайте пошлем куда-нибудь, или же оставим на том же Урале (Пятаков в это время находился на Урале в командировке. — О. X)» [698] . Однако, когда Сталин решил покончить с Пятаковым, Орджоникидзе не сопротивлялся и даже выразил свою поддержку. Телеграмма Орджоникидзе из Пятигорска от 11 сентября 1936 г. с голосованием по поводу Пятакова была демонстративно лояльной: «С постановлением Политбюро об исключении из ЦК ВКП(б) и несовместимость дальнейшего его пребывания в рядах ВКП(б) полностью согласен и голосую за» [699] .
698
РГАСПИ. Ф.558. Оп.11. Д.779. Л.100.
699
Там же. Ф.17. Оп.2. Д.573. Л.33. Впервые на этот документ обратил внимание А.Гетти (Getty J.A., Manning R.T. (ed.) Stalinist Terror. P.55). Факсимиле документа опубликовано: Getty J.A., Naumov O.V. (ed.) The Road to Terror. Stalin and the Self-Destruction of Bolsheviks, 1932–1939. New Haven, London, 1999. P,290–291.
«Полное согласие», высказанное по поводу исключения из партии (фактически, ареста) Пятакова, однако, не спасло Орджоникидзе от дальнейших испытаний. Сталин, похоже, решил окончательно сломить Орджоникидзе перед решающими событиями. Иначе трудно объяснить тот факт, что вскоре был арестован старший брат Орджоникидзе Павел (Папулия). Учитывая характер Орджоникидзе и его особое отношение к семье и друзьям, это был очень сильный удар. О состоянии Орджоникидзе в тот момент можно судить по некоторым, достаточно глухим, свидетельствам. Так, секретарь ЦК КП Азербайджана М. Д. Багиров, давая в 1953 г. показания по делу Берия, рассказывал: «За несколько месяцев до своей смерти Серго Орджоникидзе посетил в последний раз Кисловодск. В этот раз он позвонил по телефону и попросил приехать к нему. Я выполнил эту просьбу Орджоникидзе и приехал в Кисловодск […] Орджоникидзе подробно расспрашивал меня о Берии и отзывался при этом о нем резко отрицательно. В частности, Орджоникидзе говорил, что не может поверить в виновность своего брата Папулии, арестованного в то время Берией» [700] .
700
Берня: конец карьеры. С. 368. Эти показания Багирова отражали позицию руководителей партии в 1953 г., после ареста Берии. Хрущев возлагал на Берию главную вину как за арест Папулии Орджоникидзе, так и за гибель самого Серго Орджоникидзе. Однако на самом деле Берия действовал по приказу Сталина. Орджоникидзе, судя по всему, хорошо понимал это (Knight A. Beria. Stalin's first lieutenant. Princeton, 1993. P. 73–74; Хлевнюк О. В. Сталин и Орджоникидзе. С. 76–82).
Помимо Папулии Орджоникидзе, Сталин приказал арестовать и других людей, близких Орджоникидзе. Так, в начале октября 1936 г. Сталин послал Н. И. Ежову следующую директиву: «[…] О Варданяне — он сейчас секретарь Таганрогского горкома. Он, несомненно, скрытый троцкист, или во всяком случае, покровитель и прикры-ватель троцкистов. Его нужно арестовать. Нужно также арестовать JI. Гогоберидзе — секретаря одного из заводских партийных комитетов в Азово-Черноморском крае. Если Ломинадзе был скрытым врагом партии, то и Гогоберидзе скрытый враг партии, ибо он был теснейшим образом связан с Ломинадзе. Его нужно арестовать» [701] .
701
РГАСПИ. Ф. 671. On. 1. Д. 52. Л. 199 (сопроводительное письмо Сталина к протоколам допросов, полученных им из НКВД 8 октября 1936 г., а затем пересланных Сталиным Ежову).
Октябрьские аресты в окружении Орджоникидзе отличались особым цинизмом еще и потому, что они проводились в дни празднования 50-летия Орджоникидзе, по поводу которого в стране была организована шумная кампания приветствий. Слабые намеки о состоянии Орджоникидзе в этот период можно найти в позднейших воспоминаниях жены Орджоникидзе. «27 октября, — свидетельствовала она, — в Пятигорске проходило торжественное заседание, посвященное пятидесятилетию Серго. Он отказался присутствовать на нем, и я отправилась туда одна» [702] . В самом конце октября Орджоникидзе уехал в Москву. Вскоре после приезда в столицу с ним случился сердечный приступ.
702
О Серго Орджоникидзе: Воспоминания, очерки, статьи современников. М., 1981. С. 272.
Подавленное состояние Орджоникидзе и болезни, судя по всему, не заставили его полностью сложить оружие. Во всяком случае на февральско-мартовском пленуме, обрушившись на покойного Орджоникидзе, Сталин восклицал: «Сколько крови он себе испортил за то, чтобы отстаивать против всех таких, как видно теперь, мерзавцев, как Варданян, Гогоберидзе […] Сколько он крови себе испортил и нам сколько крови испортил» [703] . Слова Сталина можно интерпретировать таким образом, что октябрьские аресты Варданяна, Гогоберидзе, вызывали какие-то столкновения между Сталиным и Орджоникидзе.
703
Вопросы истории. 1995. № 11–12. С. 14.
Силы, однако, были неравными. Атаки чекистов, направляемых Сталиным, против НКТП становились все более сильными. В конце ноября 1936 г. был проведен и широко освещался в печати так называемый «кемеровский процесс» над «вредителями» на шахтах Кузбасса. Новый толчок репрессиям против хозяйственников дал второй открытый московский процесс по делу так называемого «параллельного антисоветского троцкистского центра», проходивший 23–30 января 1937 г. Фактически это был суд над НКТП. Из 17 подсудимых десять были руководящими работниками этого наркомата во главе с Пятаковым.