Хозяин. Сталин и утверждение сталинской диктатуры
Шрифт:
Как ясно следует из описанной процедуры, проведение кампании учета кадров НКВД означало резкое усиление зависимости чекистов от местных партийных работников. Принимая такое решение, центр явно учитывал факт напряженных отношений между партийным аппаратом и НКВД, сложившихся в годы «большого террора». Эта напряженность была лучшей гарантией эффективности задуманной акции. Действительно, поощряемые сигналами из Москвы, региональные партийные руководители все чаще вступали в конфликт с карательными органами, обвиняя чекистов в нарушениях «социалистической законности». Этот процесс начался еще до кампании проверки кадров НКВД на местах. Например, в сентябре 1938 г. первый секретарь Бурят-Монгольского обкома ВКП(б) С. Д. Игнатьев (кстати, в 1951–1953 гг. министр госбезопасности СССР) направил в отдел руководящих партийных органов ЦК ВКП(б) записку о работе — органов прокуратуры в Бурят-Монгольской АССР. Хотя Игнатьев напрямую не обвинял сотрудников НКВД, из записки следовало, что те «нарушения законности», которые не пресекает местная прокуратура, исходили именно от чекистов. Игнатьев приводил конкретные примеры необоснованных арестов и просил прислать комиссию для проверки прокуратуры. Из ЦК записку переслали прокурору СССР А. Я. Вышинскому. Вышинский немедленно ответил, что уже отправил в Бурят-Монголию своего представителя и ждет результатов проверки для принятия конкретных мер [904] .
904
ГА
Если инициатива Игнатьева была по существу косвенным обвинением в адрес НКВД, то первый секретарь Сталинградского обкома А. С. Чуянов вступил с чекистами в прямой конфликт. Он начался с того, что начальник Котельнического райотдела НКВД Евдушенко 16 октября подписал сообщение, в котором секретари райкома партии, председатель и секретарь райисполкома, другие работники обвинялись в контрреволюционной деятельности. Ситуация для тех лет была достаточно типичной. Появись сообщение Евдушенко несколькими месяцами раньше, котельнические руководители были бы арестованы. Однако на этот раз бюро обкома встало на защиту своих кадров. В результате проверки дело было признано сфабрикованным. Более того, воспользовавшись поводом, 23 октября Чуянов обратился со специальным письмом к Сталину. Он писал, что при проведении следствия сотрудники НКВД избивают арестованных, используют непрерывные допросы и стойки по двое-трое суток. Чуянов просил создать специальную комиссию и проверить органы НКВД по Сталинградской области. Его письмо, заведующий отделом руководящих парторганов ЦК ВКП(б) Г. М. Маленков направил новому наркому внутренних дел Берии [905] .
905
Некрасов В. Ф. Тринадцать «железных» наркомов. М., 1995. С. 229–230.
Новый импульс античекистской активности региональных партийных секретарей придали как решение о проведении проверки кадров НКВД, так и последовавшее через несколько дней, уже упоминаемое постановление от 17 ноября 1938 г. «Об арестах, прокурорском надзоре и ведении следствия», содержавшее однозначный приказ о прекращении массовых операций периода «большого террора». Одним из ключевых пунктов постановления был тезис о восстановлении «партийного контроля и руководства» над органами НКВД и Прокуратуры [906] . Приоритет партийных органов был закреплен также рядом других важнейших решений, менявших порядок взаимодействия партийного аппарата и НКВД. Так, 1 декабря 1938 г. Политбюро утвердило постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б) «О порядке согласования арестов». В нем, в частности, говорилось, что на аресты членов и кандидатов ВКП(б) требовалось согласие первого, а в его отсутствие второго секретаря районного, городского, краевого, областного комитета или ЦК компартии по принадлежности. Аресты же работников-коммунистов, занимающих руководящие должности в наркоматах СССР или в приравненных к ним центральных учреждениях, могли производиться только с согласия Секретариата ЦК ВКП(б) и т. д. [907] Это постановление в ряде пунктов шло дальше постановления СНК и ЦК о порядке производства арестов от 17 июня 1935 г., которое фактически было отменено массовыми кадровыми чистками и террором.
906
Исторический архив. 1992. № 1. С.127.
907
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1004. Л. 6,51.
В тот же день, 1 декабря, Политбюро приняло еще одно демонстративное решение, касавшееся НКВД, решение по делу молодого директора сельской школы в Тираспольском районе Молдавской АССР Т. Г. Садалюка. Сын старого большевика, комсомолец с 1928 г., Сада-люк получил высшее образование и чувствовал себя хозяином в новой советской жизни. В 1938 г., в разгар репрессий, Садалюк послал письмо украинским руководителям — первому секретарю ЦК компартии Украины Н. С. Хрущеву и председателю СНК республики Д. С. Коротченко. Садалюк писал о том, из какой он семьи, чем занимается, как верит в идеалы коммунизма, как по призыву прославленного летчика Героя Советского Союза Водопьянова изучил автомотор, «культурно и экономически вырос», а потому желает иметь автомашину. Эта просьба, очень необычная в стране, где люди в большинстве своем едва сводили концы с концами, испытывали многочисленные лишения и трудности, была демонстративно услышана. Киевские руководители сделали красивый пропагандистский жест— СНК УССР выделил Садалюку легковой автомобиль ГАЗ-А. Произошло это в начале мая, а через два месяца, 10 июля 1938 г., сотрудники местного отделения НКВД вручили Садалюку ордер на арест.
После двух месяцев заключения без единого допроса ночью Сада-люка вызвали к следователю, который сообщил молодому директору школы обвинение: участие в «военно-фашистской троцкистской контрреволюционной организации молодежи». «От предъявленного обвинения, — писал Садалюк позже в жалобе в Москву, — я буквально остолбенел. Но следователь продолжал и говорит: “Это не все. Садись, фашистская морда, и пиши, что Коротченко и Хрущев дали тебе машину с целью ездить по Молдавии и производить вербовку в организацию”. Я ответил следователю, что ничего подобного не слыхал и не совершал. Не знаю, для чего вы требуете оговорить лучших представителей тов. Сталина среди украинского народа. В ответ от следователя я получил сильный удар в живот […]». Несмотря на старания следователя, Садалюк не сдался и через некоторое время в связи с наметившимся поворотом политического курса был освобожден.
Однако на этом неприятности Садалюка не закончились. После долгих проволочек вместо своего ГАЗ-А он получил развалину. Похоже, что именно это и переполнило чашу терпения Садалюка. Потратив немало времени и сил на бесполезный ремонт автомобиля, он в конце ноября 1938 г., в те самые дни, когда в Москве за закрытыми дверями решалась судьба Ежова, послал жалобу Сталину, Молотову, Ежову, Хрущеву, Коротченко и наркому внутренних дел Украины Успенскому. Подробно изложив историю своих злоключений, Садалюк писал: «Я теперь уверен, что не я был нужен Тираспольскому НКВД, а машина, которую превратили в негодность. Но зачем следователь хотел, чтобы я оговорил, оклеветал товарищей Хрущева и Коротченко? Очевидно, для своей карьеры». Надеясь восстановить справедливость, он просил прислать для проверки людей из центра, а в заключение, решив, видимо, идти до конца, Садалюк выдвинул и вовсе уж неожиданное требование: заставить Тираспольский отдел НКВД забрать испорченный автомобиль, заплатить ему, Садалюку, соответствующую сумму денег и дать возможность приобрести на эти деньги новую машину М-1. «И клянусь перед Вами, как перед Сталинским знаменем, что я был честный гражданин, воспитан отцом-коммунистом и остаюсь довечно», — писал Садалюк вождям [908] .
908
Письма во власть. 1928–1939. Заявление, жалобы, доносы, письма в государственные структуры и советским вождям / Сост. А. Я. Лившин, И. Б. Орлов, О. В. Хлевнюк. М., 2002. С. 425–426.
В секретариате Молотова (а именно этот экземпляр письма цитировался выше) поступление жалобы Садалюка зарегистрировали 1 декабря 1938 г. И в тот же день в срочном порядке и практически без дополнительной подготовки дело Садалюка было вынесено на рассмотрение Политбюро. Политбюро решило выдать Садалюку легковую машину М-1 и обязало Берию, проверив это дело, привлечь к ответу следователя и «его вдохновителей». В случае же подтверждения заявления Садалюка «организовать открытый суд, расстрелять виновных и опубликовать в печати (центральной и местной)». Из подлинных протоколов заседаний Политбюро видно, что ведущую роль в принятии этого решения играли Молотов и Сталин. Рукой Молотова в протоколе вписан пункт об организации открытого судебного процесса и расстреле виновных. Сталин приписал предложение о публикации материалов суда в печати [909] .
909
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 163. Д. 1205. Л. 31.
Проверка, порученная Берия, длилась три недели. 22 декабря Берия доложил Сталину, что факты, изложенные Садалюком, в основном подтвердились. Дело о «контрреволюционной фашистской молодежой организации», по которому проходили Садалюк и ряд других учителей, было организовано по инициативе бывшего наркома внутренних дел Молдавии. Как и в других случаях, дело было сфабриковано: одного из агентов НКВД заставили подписать заранее составленное агентурное донесение, а затем арестованных на основании этого донесения учителей вынудили к «признаниям». В духе решения Политбюро от 1 декабря Берия предлагал провести в Киеве гласный судебный процесс над группой молдавских чекистов (бывший нарком внутренних дел Молдавии, на которого возлагалась основная ответственность, к тому времени покончил с собой), ход которого освещать в прессе. В тот же день, 22 декабря, предложения Берия были оформлены как решение Политбюро. Свои подписи под ним поставили Сталин, Молотов, Каганович, Андреев, Микоян, Ворошилов [910] .
910
Там же. Д. 1206. Л. 45–49.
Еще через несколько дней, 27 декабря 1938 г., Берия, явно по требованию Сталина, подписал приказ НКВД «О запрещении вербовки некоторых категорий работников партийных, советских, хозяйственных, профессиональных и общественных организаций», благодаря которому был ликвидирован один из важнейших каналов власти органов НКВД над местными партийно-государственными руководителями. Приказ запрещал вербовку агентов из числа ответственных руководящих работников, а также вербовку каких бы то ни было работников, обслуживающих аппараты ЦК нацкомпартий, краевых, областных и районных комитетов партии. Более того, он предписывал немедленно прервать связь со всеми ранее завербованными агентами из этих категорий, «о чем сообщить каждому завербованному агенту или осведомителю путем вызова его и отобрания соответствующей подписки». Личные дела таких агентов и осведомителей нужно было уничтожить в присутствии представителей райкома, горкома, обкома или ЦК нацкомпартии. Приказ подлежал выполнению в десятидневный срок [911] . В результате выполнения этой директивы чекисты лишались существенного рычага влияния на партаппарат.
911
ГА РФ. Ф. Р-9401. Оп. 2. Д. 1. Л. 10–11.
Важным стимулом активности партийных органов в борьбе с «врагами, пробравшимися в НКВД», была серия громких смещений в конце 1938 — начале 1939 г. секретарей обкомов и крайкомов, ранее работавших в НКВД (Орджоникидзевский край, Свердловская область) [912] , или обвиненных в несвоевременном разоблачении начальников управлений НКВД в своих регионах (Башкирия, Иркутская область, Дагестан, Алтайский край) [913] .
Поощряемые Москвой и руководствуясь собственными интересами активизировали свое участие в кампании разоблачения ежовских кадров и секретари региональных партийных комитетов. Например, 4 декабря 1938 г. секретарь Орловского обкома В. И. Бойцов направил Сталину сообщение о фальсификации одного из дел местными органам НКВД. При этом Бойцов поставил вопрос о необходимости проверки других дел, «которые представлены для рассмотрения особой тройки при Управлении НКВД Орловской области, так как почти во всех делах, кроме показаний самих обвиняемых, никаких агентурных и следственных материалов не имеется» [914] . Сталин поручил Берии разобраться с этим делом и 12 декабря направил Бойцову фарисейский, но поощрительный ответ: «Получил ваше сообщение о фальшивых показаниях шестерки арестованных. Аналогичные сообщения получаются с разных мест, а также жалобы на бывшего наркома Ежова о том, что он, как правило, не реагировал на подобные сигналы. Эти жалобы послужили одной из причин снятия Ежова. Ваше сообщение передано в НКВД для срочного расследования» [915] . 20 декабря 1938 г. секретарь Вологодского обкома ВКП(б) Овчинников обратился с письмом к Генеральному прокурору СССР А. Я. Вышинскому, в котором также сигнализировал о «ряде преступлений, совершенных отдельными сотрудниками УНКВД». Вышинский рьяно взялся за дело и уже 27 декабря послал Сталину и Молотову сообщение о первых результатах проверки, вскрывшей «вопиющие преступления» вологодских чекистов [916] .
912
РГАСПИ. Ф. 17. Оп. 3. Д. 1004. Л. 40–42; Д. 1006. Л. 17.
913
Там же. Д. 1005. Л. 12–13, 36–37, 40–41; Д. 1006. Л. 28.
914
Лубянка. Сталин и Главное управление госбезопасности НКВД. 1937–1938/ Сост. В. Н. Хаустов, В. П. Наумов, Н. С. Плотникова. М., 2004. С. 625–628. t
915
Там же. С. 629.
916
ГА РФ. Ф. Р-8131. Оп. 37. Д. 118. Л. 52–56; Советское руководство. Переписка. 1928–1941 гг. / Сост. А. В. Квашонкин, Л. П. Кошелева, Л. А. Роговая, О. В. Хлевнюк. М., 1999. С. 398–400