Хозяин

Красив и странен Финский залив июньскими вечерами.

Несколько сотен метров нужно прошагать по нему, аки посуху, если всерьез задумал утопиться.

Вот и умирающий баркас «Кандалакша», ржавым зубом торчащий из воды, — год за годом силится найти упокоение в морских глубинах и не может.

Впрочем,

Багровый сгусток плазмы, изображающий утомленное солнце, все погружается и погружается в залив, — сбоку, в той стороне, где Приморск. Вдалеке медленно идут крошечные корабли с огоньками — кажется, что стоят. Это паромы из Финляндии (а может, в Финляндию?). Несмотря на позднее время, акватория близ берега тоже полным-полна: резиновые лодки, водные мотоциклы, даже купающиеся есть.

На берегу лежат исполинские косые тени, рождая мысли о бесконечности всего сущего…

Но какая тут, к черту, бесконечность?! Я бы с наслаждением попробовал утопиться — как этот баркас и как это солнце, — если б не мелкое желание жить.

— … И все-таки — божественно, — сказал господин Вяземский, будто возражая кому-то. Повернувшись к ветру спиной, он всматривался в соленую даль. — Достаточно прийти сюда вечером, просто прийти — и душа воспарит.

Я с ним не спорил. Я был его гостем. Шуршал залив, костер потрескивал, — и вправду романтично, о чем спорить. Толстые подстилки на остывшем песке; мясо на шампурах, вино, бокалы… рай. Костер господин Вяземский разводил сам, без помощи охранников. Охрана вообще вела себя очень деликатно — вроде и нет ее, вроде мы вдвоем на этом пляже. Иллюзия… Как и его фамилия — всего лишь иллюзия. Я-то знал настоящую, но его деловые партнеры, холуи и хозяева… впрочем, это их проблемы.

— Насчет души — все точно, — сказал я ему. — Дунь посильнее, и нет ее. Особенно на таком ветрище.

— Опять вы шутите, — сказал он укоризненно.

— Отчего же? Воспарила и вернулась, обычное дело. Одно «но». У кого-то душа — как воздушный шарик с детским рисунком, летит себе в небо. А у кого-то мечется по земле, как эти ваши бесподобные псы.

Хозяйские псы и в самом деле были великолепны. Две русские борзые — метр в «горбушке» (то бишь в холке), с изумительно горбатыми спинами. Плоские, как коврик. Оба рыжие, с подпалинами. С выразительными лошадиными глазами. Одного звали Плес, другого — Псков. Они носились по берегу, изредка останавливаясь и роясь длинными мордами в песке.

— Гнилушки ищут, — пояснил Вяземский. — В гнилушках живность есть. Вечно голодные, твари этакие. Вы не поверите, могут съесть килограмм сливочного масла в два укуса: ам-ам, и нету. Плес, еще щенком, однажды сожрал килограмм шоколадных конфет…

— Что, с обертками?

— Нет, конфеты были из шоколадных наборов. Разобрал коробки. Так ветеринар меня успокоил: все в порядке, говорит, ужином собаку можно не кормить.

— Клички у них редкие, никогда таких не встречал.

— Щенки из одного помета. Все имена давались на букву «П». Ничего, кроме названий городов, мне в голову не пришло. Привычка, наверное…

Помолчали. Темы для разговоров, похоже, заканчивались.

Мы давно уже обсудили, почему так мало комаров (сильный ветер, да и дым костра их отгоняет). Заодно поделились опытом, как разжигать костры на ветру. Осудили абсолютную безбашенность современной молодежи — той, что гоняла по заливу на водных мотоциклах (отчаянные ребята — из воды повсюду торчат каменные глыбы; случайно наскочил — и привет). Теперь, вот, на собак перешли.

Приближалась пора вставать и желать друг другу спокойной ночи…

Он был простым человеком, этот Вяземский, хоть и очень богатым. Простые манеры, простая одежда. Накидка — поверх мешковатого спортивного костюма. Старомодный берет. Шлепанцы на босу ногу. Усики… Он был старше меня — лет примерно сорока. Стройный и поджарый, как его псы, с тонкими, женственными чертами лица. Красивый человек. Мой сосед…

По-соседски он и принял меня у своего костра. Дал отмашку по рации, откликаясь на доклад охраны: мол, нечего хорошего парня в воротах томить! Быстренько его сюда! Мой дом стоит в глубине материка, не имея прямого выхода к заливу, а его участок захватывает кусок пляжа. Мы познакомились дней десять назад, как только он здесь поселился. С тех пор здоровались на улице и даже пару раз сидели вот так же — вечером, на его маленьком личном пляже. Вяземский меня приглашал — я не отказывался.

Наш статус в поселке одинаков, по крайней мере, формально. Мы оба живем в той части материка, которую прозвали Бизнес-уголком или Нижним. Был еще Верхний, он же Бандитский уголок — с домами-дворцами и вертолетными площадками, — но Вяземский презирал тамошнюю публику не меньше моего. Спрашивается, отчего бы нам было не свести это знакомство?!

Впрочем — один нюанс. Территория его участка, разумеется, охранялась по всему периметру, особенно в те моменты, когда хозяин желал насладиться морскими видами. Так вот, прежде чем пропустить на пляж, меня всегда обыскивали. Доброжелательно, но по полной программе, — несмотря на то, что знали, кто я и что я. И сегодня обыскали.

Если бы я рискнул пронести пистолет на себе — все бы рухнуло. А ведь мог понадеяться на то, что стал в этом доме своим, что мнительность господина Вяземского даст трещину!

Как выяснилось, моя мнительность — крепче, надежней.

Пистолет был спрятан здесь, на пляже. Под одним из валунов, в изобилии лежавших на песке. Ребятишки прошлой ночью постарались.

Встань, солдат, возьми оружие — и за работу…

Я ждал.

— Знаете… — заговорил он, медленно подбирая слова. — Вот вы обмолвились, что воспарившая душа всегда возвращается… Смотрю я на своих песиков — они ведь тоже, обратите внимание, отбегают от костра, и довольно далеко, даже порой не видно. И при этом контролируют, где я, что я делаю, более того — стремятся побыстрее вернуться… Все правильно, я для них хозяин. Для собак. А вы, по вашему утверждению, хозяин своей души. Но что случится, если хозяин вдруг встанет и уйдет? Что, если он внезапно бросит тех, кто не мыслит без него своего существования?

— Раб станет свободным, — предположил я.

— Или погибнет, — тут же возразил он. — Речь не о рабах, мой друг. О тех, кто с уходом хозяина теряет смысл жизни… Разрешите, я развлеку вас одной притчей? Байкой у костра, с вашего позволения.

— Почему нет?

— Вот и хорошо…

Господин Вяземский улыбнулся. Глотнул вина, собираясь с мыслями, поплотнее закутался в накидку — и повел неспешный рассказ…

…С чего бы начать эту историю? С того казуса, который сломал нашему герою жизнь? Или с предыстории, ставшей, собственно, причиной сих печальных событий?