Хозяйка дождей и ветра
Шрифт:
— Ты другая какая-то, — заметил отец, откладывая планшет. — Не влюбилась, случайно?
— Нет, — замотала я головой. — Просто… возможно, я на работе получу повышение. — Они в курсе того, что у меня и как? — Доктор Лоренс сегодня предложил мне заняться одним проектом и… настаивает на том, чтобы я писала диссертацию.
— Это замечательно! — улыбнулся отец в усы. — В нашей семье в каждом поколении должен быть хоть один доктор наук.
Ой, стыд-то какой. Понятия не имею, кто из них двоих ученый.
— Уолтер, «доктор наук» в «нашей семье» всегда мужчина, — насупилась
— Да никто никуда не смотрит, — отмахнулся отец. — Замуж она всегда успеет, а диссертация не одного года труд. Тем более столько тем, не то что мне — пока тему найдешь, пока найдешь, какую она имеет для науки ценность…
— А разве твоя тема не имеет никакой ценности? — округлила я глаза, скрывая радость. Вот так, как разведчик в тылу врага, я буду узнавать о своих собственных родителях то, что настоящая Лоя знала с пеленок.
— «Проблемы квалификации краж общинного скота в медном периоде»? — удивился отец. — Да этот опус читал только диссертационный совет и то только потому, что деваться им было некуда. А я что рецензирую? — Он поднял планшет и потряс им для наглядности. — «Меры пресечения для лиц, не подлежащим административной ответственности в силу их явного малолетства», «Особенности привлечения к уголовной ответственности лиц, не несущих ответственности за свои действия…»
Я, наверное, сделала удивленное лицо, потому что — это же важно? Но отец, опять усмехнувшись, закончил:
— «в периоде позднего рабовладения Древнего Рокана». За рабов и их проступки, Лоя, там отвечали хозяева.
— И это не имеет научной ценности, да? — погрустнела я.
— Почему же, имеет. Три монографии — чья-то новая диссертация… Эх.
Я вздохнула. У отца были свои проблемы.
— А мера пресечения… это что, поставить в угол? Или ремнем выпороть?
— Это запрещено, — спокойно пояснил отец. — Но вот лишение права пользования источниками информации… хочешь почитать?
Отказываться мне было неудобно. Что я в этом понимаю? Но все равно — интересно столько узнать о мире. Вот бы мне еще в сутках тридцать шесть часов.
— Конечно, хочу!
Или сразу сорок восемь.
— Вот на это ты время находишь, — буркнула мать. — Почитать, семинары, лекции, Лоя, а думать о людях?
Ну хорошо хоть не о замужестве.
— А разве она не думает? — вступился за меня отец. — Ее работа — это и есть забота о людях. Еще какая. За окно посмотри, если бы не ее коллеги, была бы у нас такая красота, когда три века назад тут то ураганы, то ливни, то засуха?
— Я ей всегда говорила — не лезь! Не умничай, не высовывайся! Помогай, и люди к тебе потянутся! — Мать в сердцах бросила в раковину ложку, которой уже накладывала ужин, развернулась к отцу. — Вот она на тебя насмотрелась, доктор наук, и туда же! Каково мне с тобой, с таким умным, жить, а мужу ее каково будет?
— Помощницу наймут, — пожал плечами отец. — Я тебе сколько раз предлагал? Так ты не хочешь.
— В помощнице разве дело? — возмутилась мать. — Человеку внимание нужно! А ты как уткнешься в свои диссертации…
Да,
— Пап, мам… я тут прочитала недавно… в одной научной статье, — добавила я, чтобы придать своему заявлению веса. В глазах отца хотя бы, раз уж он на моей стороне. — Ничто так не сплачивает семью, как начало новой жизни.
Я сначала сказала и только потом до меня дошло, как родители это услышали. Отец чуть не уронил планшет, а мать побледнела и разинула рот.
— Э-э…. я не в этом смысле, — поспешила исправиться я. — Не в том, что нас будет больше. Я имею в виду — вот это вот все, — и я обвела руками пространство кухни, — вот это вот все начать сначала. Как будто с чистого листа.
Но у меня такое сильное чувство, что все эти методики работают только когда человек живет один. Впрочем, сейчас и проверим.
— Давайте избавимся от всего, что нам так мешает? Вместе?
Зачем я это говорю? Сейчас грянет такая буря, что все мои рабочие ураганы покажутся сущей ерундой.
Глава 9
— Ма-ам…
Внутри у меня все орало «тормози». Мать, впрочем, смотрела спокойно на мою забитую неведомым барахлом комнату. Отец тоже, но отец беспокоил меня меньше всего.
— Вот это все… Прости, пап, — я с определенной долей смущения потянула с полки старые трусы, присмотренные еще в первый день. — Зачем оно?
— Это собирала бабушка Теодолинда, — указывая на трусы, сказала мать таким многозначительным голосом, что я решила — эта бабушка была как минимум каким-то ученым с мировым именем, как максимум — королевой. — Она всегда говорила мне — вот будут у тебя дети, будет им от меня память…
По-моему, бабушка Теодолинда — мир ее праху — скончалась задолго до рождения Лои. Если судить по трусам, то и до рождения Регины.
Мне будет непросто.
— Ты знаешь…
Чертова дипломатия и то, что я обязана щадить собственную незнакомую мне мать. У нее есть чувства, это я их не знаю и, если начистоту, не хочу знать. Я просто хочу себе комфортное для жизни пространство. Я села, отец предложил принести чай и под этим предлогом смылся. У меня появилось ощущение, что он уже не одну попытку предпринимал по поводу выкидывания к черту сокровищ бабушки Теодолинды и сейчас отдал все в мои руки.
Где-то счастье мое, причем великое, что он доктор юридических наук, а не физик, который допускает перемещение в пространстве и между мирами, иначе бы обязательно задался вопросом, что случилось в один момент с его привычной удобной всем дочерью.
— Мам, это неправильно. — Подбирать слова я умела, только вот делала это обычно письменно, когда тайм-аут на пару секунд есть всегда, клавиатура все стерпит. — Все эти вещи… и все эти люди… я думаю, они, в смысле люди, хотели бы, чтобы эти вещи были кому-то нужны. Нам повезло, во многом это ваша с отцом заслуга, — польстила я, поскольку откуда у семьи Лои деньги, я все равно не знала, — но сколько вокруг тех, кому повезло меньше, чем нам? Кому-то это все намного нужнее.