Хозяйка города Роз

Гойгель Юлия

— Тебе идёт, — сказал мне Марек и, вслед за Евой, вежливо поцеловал в щеку. Он единственный из гостей, кто пришёл с цветами. Принёс большой букет ярких жёлтых тюльпанов. Хороший выбор для молодой девушки.

Первого июня мы отпраздновали двадцатилетие Евы. Тоже дома и гораздо меньшей компанией. Только она с Мареком, я и Артур. Анна Владимировна к вечеру банально напилась. Мы ели привычную пиццу, запивали белым вином, после чего был ещё торт и чай. Артур в этот вечер остался дома, но большую его часть провёл за компьютером.

Подруге почему-то захотелось встретить рассвет. Словно она подсознательно чувствовала, что их в её жизни осталось немного. Они с Мареком всё время целовались, а я банально уснула, пригревшись на диванчике, укрытая тёплой рубашкой

Артура. Даже не помнила того момента, когда он набросил её на меня.

Вернувшись домой чуть позже, чем в четыре утра, я обнаружила, что дверь закрыта. То ли папа по привычке набросил изнутри крючок, то ли мама решила, что я останусь ночевать у соседей из-за праздника. Стучать кулаками в дверь и будить всю округу я не стала. Вернулась к соседям. Анна Владимировна мирно спала в своей комнате. Марек и Ева уже лежали, разложив трёхместный диван. В комнате подруги стоял ещё другой, где мы часто сидели с Артуром. Но, по понятным причинам, меня там никто видеть не хотел. Артур, который и впустил меня в дом, молча кивнул в сторону своей комнаты. Она у него была совсем крошечной и вмещала лишь шкаф и небольшую тахту. Поэтому его стол с компьютером стоял в комнате Евы.

Следует отметить, что Марек в свои двадцать четыре был весьма стройным. Мышцы он нарастил позже. «Заматерел вместе с городом», — шутила я. Артур уже тогда выделялся спортивной фигурой. Всё также молча он указал мне на свою тахту и стал раздеваться. Стянул майку, взялся за молнию джинсов и наши взгляды вновь встретились. Я поспешно отвернулась, а он тихо выругался. Стянул джинсы, но надел поверх нижнего белья шорты. Собираясь к Еве, я обычно одевала просторную майку и шорты. Но сегодня, в честь праздника подруги, на мне был лёгкий сарафан длиной чуть за колено. Весь городской рынок в том году пестрел ими. Как и полагалось, под сарафаном был надет бюстгальтер. Хотя к моей груди определение «прыщик» не подходило, она всё же была небольшой. Поэтому я предпочитала модели бюстгальтеров с поролоновой чашечкой. И теперь в маленькой жаркой комнате Артура я представить не могла, как буду спать в этой конструкции. Когда он погасил свет, тихо стянула лифчик и сунула под подушку. Одну на двоих.

— Чёрт! — пробормотал парень и вновь щёлкнул выключателем висящего на стене ночника. — Эля, лезь к стенке. Я спихну тебя на пол, если усну и платье сними. Оно не только превратиться в тряпку, но я его всё время буду прижимать.

Он уже его прижимал.

— Но под ним у меня ничего нет, — возразила я.

— Даже белья?

— Трусики. Лифчик я сняла. Он под подушкой.

Артур вытащил мой лифчик, покрутил его из стороны в сторону и бросил на собственные джинсы, лежащие на стуле.

— Снимай платье, сейчас посмотрю тебе свою майку. Или ты не наденешь чужую вещь?

Я не сразу поняла суть вопроса. Почему чужую? Это ведь его вещь! Но вслух сказала другое:

— Надену.

Его майка доходила мне до колена. Я легла на бок, повернувшись к стене лицом. Он вновь сел через несколько минут. Но ночник включать не стал.

— Эля, я сниму шорты. Останусь в белье. Хорошо? Невозможно под двумя слоями одежды.

— Снимай.

Я первый раз спала с мужчиной, тело которого так тесно прижималось к моему. Впрочем, если бы он не прижимался, всё равно был бы первым. С кем я спала.

Глава 20. Заберу твою боль

Первого июля случилась трагедия.

Артур в ту ночь до утра играл в городском казино.

Позже установят, что пожар начался в комнате Евы. Очень долго тлел наполнитель дивана. Старый и дешёвый, он оказался настолько ядовитым и тлел так долго, что Ева умерла во сне, отравившись угарным газом. Тела моего отца и Анны Владимировны нашли у дверей в комнату Евы. Видимо, они пытались спасти девушку, но тоже погибли от отравления продуктами горения. Так позже напишут в заключении эксперты. Когда приехали пожарные, дом полыхал открытым пламенем. Спасатели вынесли пострадавших, которые уже были мертвы. Но первые пожарные расчёты обливали водой наш и соседский дом, чтобы

пламя на них не перекинулось, так как поднялся ветер, а наши дома стояли слишком близко друг от друга. Лишь третья машина начала тушить огонь.

Марек ещё долго будет добиваться установления более подробной причины трагедии. Когда он станет в городе известной личностью, один из следователей, изучавших это дело, в личном разговоре скажет ему, что в доме ещё кто-то был. Или рядом с домом. Ева спала с открытым окном. Так многие в то время делали. И этот кто-то специально или случайно оставил тлеющий окурок на старом диване. Кто-то если не заходил в дом, то подходил к окну. Кто-то знакомый обитателям дома. Строение стояло в глубине участка, а не рядом с дорогой, как многие дома. Вариант того, что сигарету бросил случайный прохожий, и по роковому стечению обстоятельств, она влетела в окно, полностью исключался. Слишком большое расстояние.

Стоя в одной ночной рубашке, рядом с собравшейся толпой, я увидела, как к месту догорающего дома прибежал Артур. Зачем-то сразу подошла к нему. Он обхватил мои плечи с такой силой, что все мои кости жалобно хрустнули.

— Я видел машины «Скорой помощи». Кто-то выжил? — спросил он, обдавая меня потоком отчаянной надежды.

Я разбила её всего одним словом:

— Нет.

Он оттолкнул меня так резко, что я упала в придорожную канаву. Из-за сухого лета в ней не было воды.

Похороны состоятся третьего июля. Чуть позже мы узнаем результаты экспертизы. Она с полной уверенностью установит, что пожар начался из-за брошенной на диван зажжённой сигареты. На тот диван, где мы сидели вместе с Артуром. Но ни Ева, ни её мама, ни мой отец не курили. И Марек тоже. В ту ночь его вообще не было в городе. Он с родителями отдыхал за границей. Но прилетел сразу, как узнал о трагедии. Именно у него до самого своего отъезда из города будет жить Артур. Каждый вечер он станет приходить к своему бывшему дому. А я буду выходить к нему. И мы будем долго стоять на месте усыпанного пеплом пожарища, крепко держась за руки. Часть роз погибла от огня вместе с хозяйкой, но часть осталась цвести. Единственное живое напоминание о Еве.

В конце июля я буду ждать Артура на пепелище почти до полуночи, но он не придёт. Это будет первая ночь, которую мне предстоит провести одной в доме. Мама выйдет из отпуска на работу. Попросит перевести её на график без ночных смен. Ей разрешат, но лишь с первого сентября. Переодевшись в ночную рубашку, я сяду на кровать с включённым ночником и книжкой в руках. Зная, что не усну. Когда через полчаса в окно раздастся тихий стук, я не испугаюсь. Откуда-то буду знать, что это он. Открою окно и Артур легко запрыгнет в мою комнату. Его торс будет обнажён. А в руках майка полная сорванных роз. Он сорвёт все, что ещё оставались на их участке. Одним движением рассыплет их по моей узкой кровати:

— Они цветут, а её нет! Их нет, Эля! Как это возможно? Как это несправедливо! Как мне это пережить?!

У меня не будет ответа на Твой вопрос. Всё, что я смогу для Тебя сделать — это крепко обхватить руками. Ты тоже обнимешь меня. Короткий подол моей открытой рубашки легко задерётся под Твоими руками. Но не от страсти будет напряжено Твоё крепкое тело. От боли. Ведь у меня остались мама и дом. А у Тебя — никого и ничего. Возможно, даже я начну первой целовать Твоё лицо: беспорядочно, неумело; касаясь грубоватой кожи лёгкими сухими поцелуями, словно обгоревшими крыльями обжёгшейся на огне бабочки. Ты тоже станешь целовать меня в ответ, спеша поделиться собственной болью. Твои поцелуи будут похожи на мелкие укусы, чтобы как можно дольше наполнять меня собственной болью, охватить наибольшую площадь моего покорного тела, наполнить горьким отравляющим ядом. Затем, спохватившись, Ты начнёшь зализывать нанесённые ранки и не сможешь остановиться, спускаясь всё ниже и ниже. Кожу ключиц, шеи и лопаток сменят острые пики грудей. На них Ты задержишься надолго. А я не остановлю тебя лишь по одной причине — потому что это Ты. Потому что я готова принять и разделить Твою боль и, если Ты этого захочешь, поделиться своей.