Хозяйка Империи
Шрифт:
Хокану и Мара в недоумении обернулись. Перед ними согнулся в поклоне Фумита, облаченный в загадочное черное одеяние.
– Тебе не дано знать всю меру его счастья... сын мой.
– Никто не заставлял его вслух объявлять об этом родстве, однако он с радостью сделал признание, которое стало возможным только благодаря новому статусу Ассамблеи. Лицо мага осветилось ослепительной улыбкой.
– Госпожа Мара, считай себя моей дочерью.
– Потом его лицо сделалось бесстрастно-серьезным в преддверии официального заявления.
– Я уполномочен известить великую Хозяйку, что Ассамблея провела голосование. Решение
Мара уважительно склонила голову. Она подозревала, что Фумита исчезнет быстро и незаметно, как он всегда поступал, закончив дело.
Между тем он почему-то медлил, словно признание отцовства открыло для него врата перемен.
– Сын мой, дочь моя, хочу, чтобы вы знали: вашей стойкости воздали должное. Вы составили честь фамилий Акомы и Шиндзаваи. Как жаль, что мой брат - приемный отец Хокану - не дожил до этого часа.
Хокану хранил невозмутимое спокойствие, но Мара сразу ощутила, что его переполняет гордость. Когда на его лице все-таки проступила едва заметная улыбка, у Фумиты, словно у зеркального отображения, точно так же дрогнули уголки губ.
– Сдается мне, отпрыски рода Шиндзаваи не мастера хранить традиции, - Заметил маг и, обращаясь к Маре, добавил: - Если бы ты знала, чего стоит любому человеку отказаться от прежнего образа жизни, когда у него обнаруживается магический дар. Таким, как я, - тем, кто к этому времени был уже взрослым мужчиной, успевшим обзавестись семьей, - приходилось особенно тяжело. Иногда мне кажется, что тайны Ассамблеи убили в нас всякое чувство. В этом наша беда. Мы вынуждены были отгородиться от мира стеной, и жестокость перестала нас волновать. Когда повеет свежий ветер перемен, мы возродим утраченную человечность. В конце концов мы возвысимся до того, что открыто выразим тебе свою признательность; мы будем благословлять память госпожи Мары.
Хозяйка Империи обняла мага. Раньше она ни за что не позволила бы себе подобной фамильярности.
– Появляйся почаще при императорском дворе, Фумита. Твою внучку нельзя лишать радости общения с дедом.
Смутившись от избытка чувств, вновь обретя драгоценные семейные узы, Фумита ответил коротким поклоном и через мгновение растворился, чтобы не мешать Маре и Хокану в последние минуты близости.
Струи фонтанов выводили свою мелодию, цветы источали дурманящий аромат. Деликатное появление пажа больше походило на грубое вторжение. Он произнес:
– Госпожа моя, Свет Небес просит своего отца и Хозяйку Империи пожаловать на заседание Совета.
– Политика, - вздохнула Мара.
– Что в ней главенствует: наша воля или правила игры?
– Разумеется, правила игры определяют нашу волю, - улыбнулся Хокану.
– Иначе я бы никогда не расстался с тобой, госпожа.
Он предложил руку жене, теперь уже бывшей. С достоинством, проистекающим от мужества и незыблемости внутреннего мира, Хокану проводил ее до императорских покоев, куда она вошла в новой роли регента и Хозяйки Империи.
Эпилог
ВОССОЕДИНЕНИЕ
Глашатай ударил в гонг.
Госпожа Мара сменила позу: подушка с золотой бахромой, лежащая на холодном мраморе, не располагала к приятной расслабленности. Трон Хозяйки
Мысли Мары блуждали. Джастин уже не был новичком на троне; с каждым разом он все более разумно подходил к принятию решений, которые требовались от него в День прошений. Он унаследовал от матери способность видеть общие закономерности в запутанных вопросах, а от отца - интуицию. В последнее время Мара выступала скорее советчицей, нежели регентом. Во время утомительных заседаний она могла предаваться собственным раздумьям, полагаясь на то, что Джастин сам обратится к ней, когда захочет узнать ее мнение.
Близился час заката; сквозь купол Тронного зала падали косые лучи солнца. День прошений подходил к концу. К ограде перед императорским возвышением подошли последние просители. Мара еле сдерживалась, чтобы не показать, что у нее слипаются глаза. Джастин произнес традиционные слова, подтверждающие право подданного изложить свое дело:
– Властитель Хокану Шиндзаваи, наши уши сегодня служат ушами богов.
– У Джастина ломался голос, и он уже старался говорить взрослым баритоном, но при виде приемного отца так обрадовался, что забыл о всякой чопорности.
– Небеса улыбаются от радости, что ты нас посетил. Мы приветствуем тебя от всей души.
Мара мгновенно стряхнула задумчивость. Прибыл Хокану! У нее застучало сердце, когда она посмотрела вниз, чтобы получше его разглядеть. В последний раз их пути пересеклись много месяцев назад на каком-то официальном приеме. Правитель Шиндзаваи, как она помнила, ушел пораньше, чтобы посидеть с женой, которая была беременна его наследником.
Наследниками, поправила себя Мара, когда имперский глашатай выкликнул два имени, и она обратила внимание на два свертка, которые держал на руках Хокану. Поблизости маячили две служанки и кормилица, а рядом с ними - стройная миловидная женщина, робко потупившаяся перед Императором.
Джастин широко улыбнулся. Эту манеру он унаследовал от родного отца, который высмеивал цуранский обычай хранить непроницаемый вид во время протокольных мероприятий. Теперь кое-кто из молодых придворных вопреки неодобрению властителей уже начал подражать Императору, копируя его оживленное выражение лица и откровенные речи, подобно тому как незамужние женщины перенимают одна у другой модные новинки. Джастин с нарочитой развязностью подтолкнул мать локтем:
– Мама, у тебя, наверно, есть что сказать по такому случаю.
Но у Мары не было слов. Глотая слезы, она улыбалась счастливому отцу. Младенцы оказались прелестными. Если уж ей не суждено было родить их самой, то она благодарила небо, что застенчивая Элумани исполнила страстное желание мужа.
– Сыновья?
– только и смогла прошептать Мара.
Хокану молча кивнул. В его взгляде читалась та же радость и то же горестное сожаление. Он тосковал без Мары, не мог забыть ее быстрый ум и легкость беседы. Элумани была ласковой, но боги не наградили ее внутренним огнем. Однако она подарила ему то, чего не могла дать Мара: династия Шиндзаваи продолжилась в его наследниках. У Хокану теперь были сыновья, которым предстояло заполнить пустоту, образовавшуюся в его жизни.