Хозяйка корней
Шрифт:
Вся эта информация гроша ломаного не стоит. Но три гроша, вместо оплеух, визитеры получат. Чтобы никто не боялся за свои уши и спешил за наградой. А информация будет собрана и отработана.
Вот только на три серебрушки пока никто сведений не принес. Тем более на три золотых, за особо ценные сведения, хотя слух об этом пущен еще позавчера.
По правде говоря, если явится завтра кто угодно и скажет имя убийцы, адрес, да еще проводит, получит тридцать золотых, от меня лично. Но сердце чует, награда окажется невостребованной. Злодей обошелся без сообщников и свидетелей.
Визитеров много. Никто, даже последний подонок, ночующий в гнилых базарных углах, не рад этой истории. Стража на улице шерстит всех подряд, стрелки ночных патрулей готовы разить из арбалетов, даже не крикнув «стой!». Да и кому нравятся убийства? Зажать, закрыть глаза, сорвать золото-камни — это пожалуйста. Убивать зачем?
***
Отрешиться, откинуться в кресле. Забыть ворох расспросных листов — его приносит и зачитывает Хвыщ раз в три часа. Ощутить, как Тишина прыгнула на колени, погладить ее. И задуматься над этим простым вопросом: убивать зачем? Зачем убивать? Кому это нужно?
И чего хотел добиться убийца? Кстати, а чего он добился? За три дня прибавилось работы оружейникам, лучшие мастера сбыли запасы оружия и трудятся до заката над новым, пока закон позволяет греметь молотом. А ночью — точат клинки, выкованные днем.
Каждый горожанин, с тремя листиками и больше, имеет право носить любое оружие. И обязанность состоять в легионе Дома, если он не обосновался в Ничейных кварталах. Впрочем, история прежних заварушек напоминает: произойди то, о чем думать страшно, каждый смеска поспешит примкнуть к какому-то клану. Быть одинокой кошкой на горящем базаре не хочется никому…
Моя одинокая кошка зашипела и слегка вонзила когти. Нет, я не дернулся и не напугал ее. Это мои мысли мечутся летучими мышами в освещенной пещере, а тело — почти дремлет. Тишина предрекает визит. Судя по ее реакции — неприятный.
Краем глаза увидел входящего в кабинет отца. Пусть решит, что сын спит. Пусть сядет напротив. Да, теперь я проснулся.
— Приятных снов, Лим, — улыбнулся отец. — Расскажи мне немного о них. Ты поймал во сне чистокровку? Ты нашел и покарал убийцу нашей соплеменницы?
— Чистокровка не найдена, — спокойно ответил я. — Убийца в розыске.
— Я еще понимаю, почему не найдена чистокровка, — отец продолжал улыбаться, — твоя должность приводит к деградации умственных способностей. Но ведь есть голос крови. Убита наша кровь, убита эльфийка. Эльфийка, а не базарная шлюха пяти кровей!
— Один эльф, — ответил я максимально спокойным тоном, насколько мог, — не так давно говорил, что самая чистокровная эльфийка, спутавшаяся с орком или гномом, тотчас же становится шлюхой. Не ты ли это был? Я правильно понял, что, пока она была жива, она была «шлюхой», но, погибнув, стала «нашей кровью» и требует отмщения?
Отец не взорвался. Наоборот, его голос стал спокойней и холодней моего.
— Да, это так. Судить, прощать, карать отступниц — наша привилегия. И отступников тоже. Я очень хочу проверить, насколько в тебе силен голос крови. Похоже, осталось только одно средство. Ты помнишь, что станет с твоей матерью, если я отрекусь от тебя?
— Помню, — ответил я. — Но пока я являюсь начальником стражи, ты не отречешься. Если я лишусь поста, по закону стражу тут же возглавит вампир. Я сказал всё и хочу думать дальше.
— Тебе есть над чем подумать, — согласился отец и ушел.
Тишина лизнула меня в щеку.
***
Думать, думать, думать. Какие имеются улики и против кого? От несчастной девицы осталась ее память и тщательно снятый восковой слепок с раны. И картинки мгновенного запечатления — для следствия. Если бы гном, снявший всё это, с таким талантом читал прошлое, то разглядел бы лицо убийцы под плащом. Увы, он сильный художник, а сильных магов уже нет.
Надо быть честным. Я понял, что отгоняю от себя мысль о самой главной улике — странице путевого журнала. Почему Флесс меня обманул?.. Нет, не обманул. Он не сказал ни одного слова неправды. Он просто вел себя в то утро так, будто направился в Башню, не заехав домой.
Во время расследования я очень осторожно расспросил его, держа перевернутую страницу журнала. Мой помощник… точнее, друг не сразу понял, о чем речь. Когда понял — извинился. Да, конечно же, он был обязан немедленно явиться в Башню, тем более огонек в окне моего кабинета с его-то зрением виден и с окраины. Но хотел домой, узнать о здоровье дочери. А потом решил дождаться утра.
«Дома?» — захотелось спросить. Но я промолчал.
Ладно, дал волю самой дикой мысли. Но мотивация? Флесс дорожит местом в страже. Ему никогда не занять в клане тех постов, которых он достиг здесь. Или…
Осторожный стук. Вошел Хвыщ.
— Господин Лим, очень интересный свидетель. Послушайте.
Первые слова слышал краем уха. Потом весь превратился во внимание.
— Гоблин-огородник, бродяга. Был работником у ювелира Солта — гнома трех кровей. Изгнан за пьянство. Заранее сделал лаз в заборе, пробирался на усадьбу, ночевал в беседке и воровал по мелочи, чтобы не заподозрили. В ночь, точнее, в утро убийства видел, как вошел некто, закутанный в плащ. Хозяин беседовал с ним в саду. Гость что-то передавал, шепотом спорил о цене, потом нехотя полез в карман…
— Фигура в плаще, — вздохнул я. — Хоть какие-то приметы?
— Гость часто хватался за щеку, будто она сильно болела, — сказал Хвыщ.
Глава 29
Лилька
— Ну дык я ж те говорил, маленько стукнутая она. Головой. — Шепот из-за угла заставил меня тихонько фыркнуть, но даже ни на секунду не отвлек от вдумчивого изучения сокровищ. — От ить… в остальном баба как баба и ваще отличная тетка, а как железяки страшные увидит — так глаза горят хужей, чем у вампирюги опосля бескровной недели.