Хозяйка розария
Шрифт:
«Боже милостивый, — вслух взмолилась она, — только не Алан. Господи, сделай так, чтобы это был не он!»
Теперь она, тяжело дыша, стояла впереди всей толпы, вцепившись в ограждение, выставленное полицией.
Изо всех сил она старалась понять, что происходит.
Со стороны бухты, на песчаной тропинке, показались два санитара с носилками. На носилках лежало тело, целиком завернутое в простыню.
«Почему завернута голова», — подумала Беатрис. Она знала ответ, но изо всех сил пыталась вытеснить его из сознания.
Со стороны теплиц вывели группу людей в наручниках. Их сопровождали полицейские с автоматами. Все происходящее казалось призрачным и нереальным. Как будто снимали фильм. Не хватало только камер и режиссера, выкрикивающего распоряжения актерам и оператору. Такого не может быть в жизни, это не должно быть реальностью.
Беатрис отодвинула в сторону решетку заграждения и с быстротой молнии проскользнула за него. Стоявший в нескольких шагах от нее полицейский обескуражено посмотрел на Беатрис.
— Мадам… — крикнул он, но Беатрис увернулась от его протянутой руки и проворно, как ласка, несмотря на свои семьдесят лет, бросилась к носилкам. Она бежала по лугу, спотыкаясь о кочки, но, слава богу, на ней были кроссовки. Мэй в своих туфлях на высоком каблуке не пробежала бы и двух шагов.
Беатрис добежала до носилок. Наступил самый страшный момент в ее жизни. Все чувства, все мысли угасли, осталась одна оболочка, двигавшаяся, как автомат. Она делала то, что должна была сделать, но ничто не могло сейчас ее тронуть.
Прежде чем санитары успели понять, что происходит, Беатрис рванула на себя белую простыню и сдернула ее с безжизненного тела.
На нее смотрели остекленевшие мертвые глаза Кевина Хэммонда.
11
— Я не могу этого понять, — сказал Алан. — Я просто не могу понять, мама, почему ты дала этому Жюльену улизнуть?
Он удобно расположился в кресле на веранде материнского дома, положив туго забинтованную ногу на поставленный перед креслом стул. Пуля разорвала сухожилие, и врач предписал Алану полный покой. Впрочем, и без этого предписания Алан не торопился вставать.
Беатрис, устроившаяся на лавке с бокалом шерри в руке, виновато покачала головой.
— Я была просто потрясена тем, что услышала, и не сразу поняла, в чем дело. Мне показалось, что Франка либо пьяна, либо не в себе. Я ей не поверила. Весь ее рассказ показался мне абсурдным. Когда я вернулась к столу, Жюльен уже собрался уходить. Он очень спешил.
— Конечно, спешил. Ему надо было вовремя попасть к своим сообщникам в Жемчужную бухту. Но, странное дело, он там так и не появился. Наверное, почувствовал неладное.
— Когда туда приехала я, — сказала Беатрис, — там было полно полицейских. Он это увидел и повернул назад. Не мог же Жюльен в здравом уме добровольно шагнуть в западню.
— Меня ужасно злит, что он сбежал, —
Беатрис промолчала и сделала глоток шерри. Только что вошедшая на веранду Франка, слышавшая последние слова Алана, испытующе посмотрела на Беатрис, и та ответила ей абсолютно безмятежным взглядом. Франка понимающе кивнула и воздержалась от своих оценок.
Всех их несколько часов допрашивали в полиции, прежде всего, Алана, который оказался свидетелем убийства Кевина. Преступники взяли Алана в заложники, утащили его в теплицу и забаррикадировались там.
Сам он до сих пор не мог понять, как ему удалось остаться в живых. Когда он, раненый, лежал в траве, то был уверен, что Жерар его застрелит. У бандита не было никаких причин его щадить. Но потом он вдруг услышал, как Жерар крикнул, обращаясь к другим:
— Бьюсь об заклад, старуха послала сюда ищеек. Нам не уйти. Тащите его в теплицу!
Сильные руки подхватили Алана и поставили его на ноги. От боли он едва не потерял сознание. Боль в ступне резко отдавалась во всем теле. Путь до теплицы показался ему бесконечной, нескончаемой пыткой. Таких мучений он не испытывал никогда в жизни. Когда его наконец привели в теплицу, он без сил повалился между цветочным горшком с узамбарскими фиалками и соломенной корзиной с цветочными луковицами. Тяжело дыша, он пытался думать о чем-нибудь другом, чтобы отвлечься от пульсировавшей в стопе боли. Он посмотрел на Кевина, но тот сразу отвел взгляд. Бандиты о чем-то тихо совещались, и Алан не мог разобрать ни одного слова.
Все, что происходило потом, он помнил как в тумане. Боль не отпускала, не давала покоя, мешала сосредоточиться. В какой-то момент он понял, что теплицу окружили полицейские, которые стали ждать подкрепления. Между тем, гангстеры объявили, что у них есть заложник, и Алану потребовалось немало времени, чтобы понять, что заложник — это он.
Он не знал, сколько времени прошло. Позже он узнал, что вся драма продолжалась чуть больше двух часов. Ему эти часы показались днями. Боль поразила не только его тело, но и рассудок, душу, все его чувства. Деться от боли было некуда, она вытеснила все. Аланом овладело полное безразличие. Он хотел только одного — чтобы прекратилась наконец эта невыносимая боль.
Как случилось, что в теплице вдруг неожиданно раздался выстрел? Полицейские хотели выяснить это у него, и Алан сломал себе голову, стараясь изложить правдивую картину происшедшего. Он лежал между горшком и корзиной, чувствуя лишь пульсирующую в голове боль. Закрыв глаза, он погрузился в непроницаемый мрак отчаяния и страха. Он услышал голос одного из бандитов только потому, что тот вдруг пронзительно закричал:
— Они идут сюда! Проклятье, легавые пошли на штурм!