Хозяйка Серых земель. Капкан на волкодлака
Шрифт:
Да и не только они… надежда — лучшая приманка.
Но кофий вновь был горек, а шоколад — сладок. И роза пахла розой… и лишь наглая девка раздражала… если та, которая в зеркале, попросит жертву, то Богуслава, пожалуй, согласится.
И отдаст ей горничную.
— На сегодня можешь быть свободна, — сказала Богуслава.
Колдовка вернулась спустя три дня, когда Богуслава уже почти отчаялась. Нет, у нее был флакон, но… он ведь такой крохотный. Даже если принимать зелье раз в три дня, то как надолго его хватит?
Месяц?
Два?
Год?
— Я согласна, — сказала Богуслава отражению в зеркале. — Слышишь, я согласна!
— Ты не знаешь, чего я хочу.
— Не важно… я… я понимаю… я ведь не смогу без этого, да?
— Не сможешь, — согласилось отражение. Сегодня оно было более темным и каким-то размытым, точно смотрелась Богуслава не в зеркало, но в грязную болотную воду.
— Значит, я буду от тебя зависеть… и если ты вдруг решишь, что я тебе больше не нужна… я ничего не смогу сделать. А раз так, то к чему эти игры… я понимаю… и принимаю твои условия. Я… хочу жить. Здесь и сейчас… не старухой… не в монастыре, ты права, монастыри не для меня… я… я ведь княжна…
— Княгиня. Будешь.
— Буду ли…
— Будешь, — отражение качнулось, и на мгновенье Богуславе показалась, что зеркало прорвется рыбьим пузырем, выплеснув болотную воду прямо на ковер. — Мне нужна своя княгиня… красивая княгиня… яркая… женщина — свеча, к которой полетят глупые мотыльки…
Ее голос звучал уже не в ушах, в голове.
— Ты красива… а станешь еще более красивой… притягательной… и не найдется мужчины, который способен устоять перед тобой.
— Зачем это тебе?
— Месть. И власть. Сила… я ведь тоже хочу жить… не там, где сейчас живу. Монастырь, Богуслава, это не самое худшее, что может приключиться в жизни.
И Богуслава поверила.
Но… это не значит, что она пересмотрит свое решение.
— Не думай обо мне, Богуслава… для начала займемся твоими бедами…
…и актриска умерла.
…Богуслава видела эту смерть. Она выскользнула из дому, и никто из дворни не заметил Богуславу, как и было обещано… извозчик вмиг домчал до площади… актриску Велеслав устроил неплохо, снял ей квартирку в приличном доме…
Пять этажей.
И зимний сад на крыше… она и вышла в этот зимний сад, а затем и на крышу. К самому краю… и шагнула, руки раскинув. Летела.
Упала.
Разбилась. Богуслава зажмурилась за мгновенье до удара, не потому, что не желала видеть его, напротив, она хотела слышать, еще дома она дрожала, предвкушая этот сладкий звук…
Не обманулась.
Домой она вернулась счастливая и этого счастья хватило на несколько дней…
…давно это было…
…три флакона тому… Богуслава и сама не заметила, как стала отмерять время не часами и минутами, но именно флаконами.
Каплями темно — рубинового колера, которые окрашивали вино в темные тона. И во
Это ведь несколько секунд ее, Богуславы, жизни…
…экипаж остановился. И Богуслава не без сожаления вышла, тело еще было немного чужим, неподатливым. Всегда по возвращении Богуславе приходилось наново привыкать к нему, такому… неприятному… тяжелому… и еще одежда эта…
— Держи, — она бросила извозчику сребень, не сомневаясь, что монету он поймает, а после и не вспомнит, откуда она взялась.
Никогда ведь не вспоминали.
И к лучшему…
Она дернула ленты, испытывая преогромное желание содрать неудобную шляпку, а следом за ней — и шпильки из волос вырвать… мелькнуло смутное воспоминание, что-то такое, со шпильками связанное… и с колдовкой, которая жила на окраине… склочная старуха, способная лишь ныть да жаловаться. Ко всему близость смерти заставила ее о душе думать… а душа давненько заложена и перезаложена…
И Богуслава от этих воспоминаний отмахнулась: ни к чему ей ни лишние знания, ни лишние печали.
Да и некогда стало в своей — чужой памяти копаться.
— Где ты была? — Велеслав выступил из сумрака.
Снова пьян.
И зол.
Бестолковый… воображает себя сильным, а на самом деле слаб, но так даже проще… сильный супруг мешал бы, а этот…
— Я же не спрашиваю, где бываешь ты, — Богуслава бросила шляпку на столик.
…а перчаток жаль, хорошие, из тонкой лайки, Богуслава только — только привыкла к ним. В последнее время ей тяжело приходится с одеждой, уж больно та мешает.
— Прекрати! — Велеслав заступил дорогу.
Наклонился, дыхнув в лицо перегаром.
За руку схватил.
— Отпусти, — Богуслава не испугалась, напротив, она замерла, предвкушая…
…а ведь он сам боится.
…у страха потемневшие глаза.
…острый запах алкоголя, который дает супругу иллюзию смелости.
…дрожащая жила на шее, перетянутой жесткой петлей галстука.
— Ты… ты… — он не выдерживает прямого взгляда и не отпускает, отталкивает Богуславу от себя. — Отродье… тьмы… завтра же… подам… жалобу… пусть разбираются… где ты по ночам шляешься… и чего творишь…
— Глупый, — на запястье остались красные следы от его пальцев. И Богуслава потрогала их. — Чего ты боишься?
— Ничего я не боюсь!
— Неужели?
Она протянула руку, но Велеслав не позволил коснуться себя, попятился, едва не сбив столик, тот самый, со шляпкой.
— Ничего не боишься… ты напишешь донос… и его рассмотрят… полагаю, быстро рассмотрят… особенно, если ты к братцу обратишься. Себастьян ведь не откажет в помощи… он меня ненавидит.
Богуслава отступала к лестнице.