Хозяйка Тейновых холмов
Шрифт:
– Не зеркало! А денфа Мирела, – с апломбом заявляет… зеркало. – Помощница местная. Можно сказать, душа этого поместья. Так-то вот. Ты, конечно, хозяйка, но и я здесь не последнее существо.
– Д-душа? – я начинаю заикаться. – То есть, привидение?
– Сама ты привидение! – фыркает зеркало. – Что непонятного? Душа я. Ду-ша. Всегда служила хозяйкам холмов. Мыла, причесывала, следила за туалетами, а когда пришел мой срок, не захотела уходить. Живший в то время венар Тейн пошел мне на встречу, провел необходимый ритуал, и я стала частью
Значит, все-таки привидение. Причем, считает себя здесь большей хозяйкой, чем меня. И как заслужить у нее (него) авторитет?
Но кроме это нарисовалась и еще одна проблема – если местные венары способны привязать душу к дому – это ведь что-то навроде приворота, верно? – то надо держаться от них подальше. Кто знает, кого и к чему или к кому они еще захотят привязать. Совесть-то, как выяснилось, не самое сильное их качество. Местная знать не считает необходимым обременять себя ненужными переживаниями – не держат ничего лишнего.
– Ну?! Долго лежать будешь? Столько дел. Посмотри, какой беспорядок кругом! Всё шерстокрылы неугомонные. Без пригляда все тащат. А откуда взяться пригляду, коли хозяина нет? Вот и я проснулась только когда ты, распустеха, заявилась. Не могла раньше прийти, не случилось бы такого запустения.
Зеркало чехвостит меня, пока я поднимаю его и ставлю место.
Уф! Не помню, когда в последний раз меня так отчитывали, будто школьницу.
– А теперь, помой-ка меня. Знаешь, какая я красивая буду! Давай, пошевеливайся!
От, ничего себе заявочки!
– А разве не вы, – вот что значит профдеформация, даже к зеркалу на «вы» обращаюсь, – разве не дух поместья должен ухаживать за хозяйкой?
Все-таки смягчаю формулировку и не упоминаю про прислуживание, но это не действует на требовательное зеркало.
– Как же я могу ухаживать, ежели ничего не вижу! Ну и бестолковка ты! Как с тобой жить? Давай-ка, пошевеливайся. Здесь где-то дверка должна быть в уборную. Найди-ка ее. Ежели вода уже проснулась, то намочи-ка тряпицу, да протри меня.
– А тряпицу где взять?
К своему ужасу чувствую себя как в детстве, будто мной, как раньше, командует не в меру властная родительница.
– Да хоть с себя сыми. Все равно твои одежки больше ни на что не годятся. Ходишь, как оборванка. Так на тебя ни один жених не посмотрит.
Невольно вспоминается пренебрежение Ретфера. Ему тоже моя пижамка не понравилась.
И почему я опять о нем думаю? Фиг бы с ним, раз для него одежда важнее человека. У меня и без него дел много – вон, зеркало скандалит, мыться просит.
Разумеется, я не могу проявить к своей пижамке столь вопиющего вандализма. Она, можно сказать, единственно, что осталось у меня от родного мира, поэтому хватаю первое, что попадается под руку и поворачиваюсь к привередливому зеркалу.
– Куды ты сорочку покойной венари Кэтарии потащила?! – возмущенно завопило оно. – Немедленно поклади на место, бестолковка! Разве ж нынче найдешь такой тонкий шелк, а кружева, а? Разучились девки кружева плести! Поклади, говорю, немедленно. Вон, свою рубашонку сымай. Ткань, грубя, мятая – в таком только служанки ходють, – и ни кусочка кружавчиков. Рази ж благородная венари может на себя подобное надеть?
– Не сниму! – протестую я, крепче стягивая у шеи воротник пижамной рубашки. – И ткань вовсе не грубая, а очень даже мягкая, настоящий гипоаллергенный хлопок....
– Гипполергенный? Лошадиный что ли? Вот еще, лошадиной вони в гардеробной венери не хватало! – зеркало даже дребезжит от возмущения.
– Сыпи от него не бывает, раздражения, – поясняю я.
– А-а-а, раздражения. Тады оставляй. Но что-то твой лошадиный хлопок не больно помогает, какая-то ты слишком раздраженная, – в голосе зеркала слышится сомнение.
– К тому же, у вас такого точно не достать, – продолжаю настаивать я. – Эксклюзив, можно сказать. А сорочка эта все равно вся грязная, кружавчики же в случае чего можно и отпороть! Я все сказала! Я здесь хозяйка и я решаю, а ты, подскажи-ка лучше, где можно эту сорочку намочить, чтобы наконец отмыть тебя, ведь ты так… такая красивая, – чуть было не обращаюсь к зеркалу в среднем роде, но вспоминаю, что оно представилось – денфа Мирела. Не стоит обижать запертую в зеркале душу, да еще и духа дома. Тем более, что она все больше напоминает бабушек у подъезда, а им только попадись на язык.
– Наконец-то вспомнила, – Мирела ворчит, но в голосе прорываются довольные нотки. – А то все за свою рубашонку переживала. Ужо дай мне волю, наряжу так, что станешь первой красавицей. Давай же скорее, мой меня. А сорочку, уж так и быть, можешь забрать. Вон, видишь, справа от тебя дверца? Вот за ней уборную и найдешь. Да шевелись же, что ты как мертвая? Так ни одного жениха не догонишь.
А, то есть они здесь еще и убегают?
Это местное развлечение такое – догони мужчину и сделай его своим женихом?
Хм… Может, венары Неф поэтому и сбежали один за другим, что ожидали моей погони за ними?
Ну, пусть и дальше ждут. Ожидание тренирует терпение.
С этими мыслями я толкаю дверцу, с трудом найденную за заваленной нарядами ширмой, шагаю в «уборную», как ее назвала Мирела и застываю на месте. Только челюсть едва не стукается о плитку пола.
Вот это… даже не знаю как назвать, но точно не уборная, которая ассоциируется у меня со скворечником на улице.
Нет, это великолепное помещение, облицованное нежнейшей лилово-розовой глазированной плиткой с крохотными золотистыми крапинками, создающими эффект волшебного мерцания, пробивающегося даже сквозь слой пыли. Чисто девочковая ванная. Офигенная и крышесносная. Если бы у меня были необходимые средства, то мечтала бы именно о такой.